В доме всё ещё тихо, соседи спят. Солнечные квадраты лежат на полу. В свете тусклого дня комната обретает резкость – кажутся нелепыми стол, комод, стул с помятой и влажной от дождя, оставленной с вечера одеждой. Из окна доносятся крики рабочих, перекладывающих плитку, пока улица спит. Редко со стороны набережной или разогнавшись ещё на Садовом кольце, съезжают вниз по переулку, тяжело и шумно подпрыгивая, большие машины.
Не нравлюсь я себе с утра. Не вижу в зеркале красотку. Ну какая я красотка? Завязываю волосы в тугой хвост на затылке. Завариваю растворимый кофе, с чашкой сажусь за стол и записываю в дневник все слова, что приходят на ум, чтобы выплеснуть стыд, поглотивший меня, как солнце неизбежно поглощает ночь. Вспоминаю события последней недели, начиная с волнительной поездки в метро и заканчивая погоней на такси. Была ли погоня, гналась ли за нами машина или нет, моя жизнь всё равно замыкается в квартире с шестью комнатами, со спящими за стенами чужими людьми. Вижу себя на втором этаже над переулком за столом в моей печальной комнате перед двумя раскрытыми страницами, вижу свою левую руку поверх исписанного карандашом листа. Перламутром, как чешуя речного карпа, переливаются витиеватые, оставленные грифелем строчки. Рассматриваю чёрную татуировку на внутренней стороне предплечья – кожа там светлее, чем на внешней стороне руки, – пять букв, складывающихся в слово «Голод».
Я укрываюсь за письменным столом, за цветами в горшках, стоящими на подоконнике. Цветы на окне – мой сад, моя радость. Простой фикус поселился здесь вместе со мной. Невозможно увидеть, как растёт цветок, но он вырос до выступа под потолком, и начал загибаться под собственной тяжестью раздвоенный стебель. Черешки на нескольких листьях пожелтели, неизбежно предчувствуя беззвучное падение.
Мы договорились встретиться в двенадцать возле метро «Таганская». Я уже пропустила первую пару, вероятно, пропущу и вторую, но когда ещё у меня будет более уважительная причина? Он сегодня занят в другой Школе. После завтрака (свидания?) он поедет на работу, а меня, пожурив за пропуск лекции по античной мифологии, отпустит на занятия, если, конечно, не отменит свои пары. Тогда мы вернёмся в Подколокло, и бог знает чем это может кончиться – может, его жена опять устроит погоню, а может, он поставит меня в угол размышлять над своим поведением, а сам будет преспокойно, лёжа на кровати, попивать пиво. Когда я отрываюсь от письма и поднимаюсь из-за письменного стола, мне остаётся не больше получаса на сборы. Надеваю то, в чём, мне кажется, буду выглядеть стройнее, и выскакиваю из дома.
Был один из тех пасмурных осенних дней, когда небо затянуто серыми тучами, но солнце незаметно пробивается сквозь них так, что глаза всё равно слепит. Я чувствую его хитрый, следящий, кажется, только за мной, глаз.
Проехав одну станцию на метро, в 11:45 я уже была на месте. Я расхаживала взад-вперёд перед выходом, отгоняя немногие сохранившиеся в голове воспоминания о поездке на Николину Гору, после которой он был на меня так зол, так зол, что я не надеялась, что он захочет снова меня видеть.
Я заставляла себя почувствовать, что жизнь изменилась в лучшую сторону: отныне я такая девушка, которую Профессор приглашает завтракать. Которая ходит с ним на свидания. Настоящие свидания. Ради меня он обманывает жену, выходит из дома раньше обычного, выкраивает часть времени в своём плотном графике, чтобы встретиться со мной.
Он выходит из такси, остановившимся через дорогу от меня так, что я, погружённая в воспоминания, не сразу его замечаю. Увидев его, я на мгновение задумываюсь, нужно ли мне перейти дорогу, поспешить ему навстречу, но решаю, что остаться на месте будет элегантнее. Он закуривает и не торопясь идёт ко мне. Целует в щёку.
– Привет, красотка!
– Здравствуйте!
– Пойдём, покажу свой любимый ресторан, – одна бровь изгибается дугой, поднимаясь выше другой, отчего улыбка кажется зловещей.
На нём та же самая шляпа-федора, отбрасывающая тёмную тень на глаза. Вокруг шеи обмотан объёмный серый шарф.
– Пойдёмте. А что за ресторан?
– Увидишь.
Я стараюсь запомнить дорогу, чтобы вернуться потом к метро, предполагая, что от ресторана он поедет по своим делам на такси, но через пять минут, запутавшись в поворотах, перестаю читать и запоминать названия улиц. Мы, болтая, долго идём переулками – он рассказывает, что ресторан, в который он меня ведёт, – самый лучший ресторан грузинской кухни в Москве, что хозяин ресторана – его большой друг и у него там самая большая из возможных скидок. Я рада, что он так разговорчив, и слушаю его, не пропуская ни слова. Сердце у меня подпрыгивает, как фургончик, гружённый арбузами, на холмистой дороге всякий раз, когда он смотрит на меня из-под полей шляпы.
Ресторан расположился во флигеле в тихом неприметном дворике. Мы останавливаемся возле одноэтажного белого здания без вывески со створчатой крышей где-то возле Тетеринского переулка. Вдоль фасада натянута гирлянда, мигание которой в разлившемся молочном свете почти незаметно.