Вероятно, дьявол

– Комплимент от шефа, – говорит он и ставит перед нами две маленькие креманки с лиловой замороженной массой, украшенной ягодками черники. – Виноградный шербет.

Мой голос куда-то исчезает. Я вдруг чувствую себя в ловушке.

– Спасибо, – говорит Профессор. – Рассчитайте нас.

Он нетерпеливо ждёт, когда я закончу с десертом. К своему он не притрагивается. Я быстро отправляю ложку за ложкой холодную массу в рот, отчего немеют зубы.

– Прогуляемся?

Мы одеваемся, и официанты выстраиваются в линию возле двери, чтобы нас проводить. Он пожимает им руки и говорит, что еда была потрясающая. Я молча стою, теребя в руках рюкзак. Профессор открывает дверь и, положив руку мне на плечо, пропускает вперёд. Нас встречает холодный ветер.

Небо висит низко, наливаясь металлом. Солнце стыдливо прячется за грудой серебряных облаков. В столь скудном солнечном свете мы проходим под каштанами, с которых уже опадают листья. Они похрустывают у нас под ногами и пахнут осенью.

Глава 8. Автопортрет в красной комнате

Власть, которой он надо мной обладал, была на грани волшебства – заставляла не столько безропотно исполнять любое его желание, хотя и это тоже, сколько, стоя перед ним, ощущать себя полной дурой, непутёвой школьницей, бесполезной Пятницей. Так я почувствовала себя идиоткой после того, как поверила, что смогу по его велению из серой замухрышки преобразиться в японскую школьницу.

– Я жил в Японии, – рассказывал он на одном из семинаров, – сумасшедшая страна! Вы знали, что там из продажи ношеных трусиков сделали бизнес? Везде на улицах стоят автоматы, где с фотографиями девушек продаются трусы школьниц.

В комнате над переулком он говорил мне, что не любит кружевное бельё. На его взгляд, это пошло.

– Кру́жева может быть только совсем немного спереди, сзади всё должно быть гладко.

При виде меня в хлопковых трусах, истончившихся от многократных стирок, он недовольно хмурился:

– Почему ты меня не радуешь, не покупаешь красивое бельё? Мы же договорились…

Мы договорились, что я буду делать всё, чтобы его радовать. Время от времени я ходила по магазинам дорогого белья, где не могла себе позволить даже пару колготок, касалась кончиками пальцев замысловатых комбинаций и сорочек из переплетения шёлковых ниточек, но никогда ничего не покупала.

У него наблюдался интерес к коротким клетчатым юбкам в сочетании с белыми гетрами, который толкал меня тратить последние деньги на прихотливые покупки, чтобы явиться на семинар в новой юбке из чёрно-красной шотландки с отутюженными складками или в кукольном тёмно-синем платьице с овальным в белых оборках воротником. Но для полноты образа мне, по его словам, не хватало небрежного лоска – какой-то детали, способной свести с ума: тонкого ремешка на талии, пряжка которого съехала вбок и просилась быть поправленной, браслетов со звенящими брелоками, выбившегося из-за пояса уголка рубашки, длинной, берущей своё начало где-то под подолом юбки, стрелки на колготках.

– Сейчас не сезон для колготок в сетку, – говорила я, когда он настаивал именно на этой детали.

– Тогда надевай плотные чёрные колготки, а сверху розовые в сеточку.

– Я даже не знаю, где их купить.

– В метро, где же ещё, – говорил он со знанием дела.

До этих слов оставалась надежда, что он шутит, но теперь стало понятно, что он настроен крайне серьёзно.

В следующий его визит я, втихаря отпивая вино из бутылки, спрятанной за батареей, и набираясь уверенности, предстала перед ним в новом образе.

– Хорошо выглядишь, – говорил он, оглядывая меня с ног до головы.

Вот он – знакомый мужской взгляд, но в то же время – другой. Он не похож на других мужчин. Любое сравнение было до смешного абсурдным. Я никогда таких не встречала и была уверена, что таких больше не существует, ни на каком самом удалённом клочке земли.

Он оценивает тебя дольше, чем остальные мужчины – в мельчайших подробностях, прикидывая, сколько времени ты потратила на приготовление ко встрече. Взгляд ползёт, как въедливое насекомое, потирая лапки, приноравливается, ищет место на коже – упругую пору, чтобы вонзить в неё жало. В этот волнующий момент я чувствую всю лежащую на мне ответственность за его благосклонность. Он может тянуть этот момент столько, сколько потребуется. Оценивать длину юбки, цвет и прозрачность колготок, выгодно ли платье подчёркивает фигуру. Украшения – есть ли на тебе какие-то приятные безделушки, которыми можно погреметь, позвенеть, на которые можно перевести шутливый разговор, когда я открою рот и буду говорить какие-то не интересные ему вещи. Глаз такой острый, цепкий, буравит и врезается, как штопор в пробку, готовую с хлопком вылететь из бутылки. А я стою с глуповатой улыбочкой, безвольно опустив руки, как Пьеро на сцене, либо, приложив пальцы к губам, смущённо опускаю глаза. Эту глуповатую улыбочку я ношу с гордостью, как свой лучший аксессуар.