Читаем Вероятно, дьявол полностью

Ресторан, открывающийся в полдень, снаружи кажется маленьким и хрупким, но через окно я вижу просторный зал с основательной мебелью. Профессор останавливается у входа на перекур и торжественно громко произносит название – грузинское слово я не успеваю запомнить, но чувствую во рту его тёплый чесночно-пряный привкус.

Стена, обращённая фасадом на улицу, состоит сплошь из маленьких створчатых окошек, из которых открывается вид на пустующую сейчас летнюю веранду, увитую голыми виноградными ветками. Эти маленькие окошки глазеют даже в потолке и пропускают ещё больше света. Стены обшиты деревом светлых пород. Массивная, несколько потёртая мебель такого же оттенка топлёного молока.

У дверей нас встречает официант и провожает в гардероб. Мы спускаемся по ступенькам на нижний этаж, где он неторопливо помогает мне снять пальто и забирает нашу одежду. Профессор нетерпеливо хватает меня за руку чуть выше локтя, и мы поднимаемся обратно.

Одна стена ресторана занята изразцовой, украшенной бело-голубой мозаикой печью, под напором которой все столы будто раздвигаются. Над печью стоят огромные бутыли для вина. Вместо картин там и сям на стенах висят расписные фарфоровые тарелки разных размеров, этим же фарфором заставлены застеклённые деревянные шкафы. Девственные столы с красиво сложенными салфетками нарядно убраны: всё блестит, позвякивает, малейшее движение отражается на ослепительной глади приборов. Мы были первыми и единственными посетителями.

Официант в белой рубашке и чёрных брюках провожает нас к большому круглому столу у окна. На белой скатерти лежат серебряные приборы и стоит невесть сколько бокалов, заполняющих пространство между нами.

Я поднимаю голову и разглядываю люстру под потолком – торжественную и нарядную, словно Мария-Антуанетта, если бы ей пришлось принять смерть не на гильотине, а сверкнуть в последний раз дорогими нарядами на виселице.

Появляется другой официант, поднимает наши бокалы над столом, наливает в них воду. Он примерно того же возраста, что и Профессор. Все официанты здесь мужчины и все довольно взрослые – солидные, одновременно почтительные и радушные. Сразу видно, что заняты этой работой не один десяток лет.

Я опускаюсь на стул, оглядываюсь и открываю меню. Лицо у меня горит.

Читаю сплошь неизвестные мне названия блюд. Но Профессор забирает у меня меню.

– Я выберу, – говорит он и принимается расхваливать ресторан. – Нигде больше не найдёшь такой грузинской кухни.

– Даже в Грузии? – спрашиваю я, облокачиваясь на стол.

– Не везде. Ты любишь грузинскую кухню?

– Никогда не ела!

Если вспомнить, из грузинской еды я пробовала только хинкали в детстве в гостях у грузинской семьи, которая жила с нами по соседству. Приготовление казалось таинственным ритуалом, и наблюдать за ним было куда интереснее, чем есть потом огромные пельмени.

Официант возвращается, Профессор, так и не заглянув в меню, заказывает нам немыслимое количество блюд.

– Сациви, пхали, а чакапули есть?

– Конечно, – отвечает официант.

– Чакапули и хачапури по-аджарски.

– Одно-два?

– Одно.

Из всех слов мне знакомо только хачапури. Я никогда не ела хачапури, но знаю, что это лодочка из теста с яйцом.

– Конечно, – говорит официант, – а пить что будете?

– Принесите нам большой графин тархуна, – говорит и оборачивается ко мне: – Ты должна попробовать этот тархун!

– Принесём самый большой. А что-нибудь покрепче? – официант смотрит на меня.

– Для меня слишком рано, – смущённо отвечаю я.

– А нам уже поздно, – говорит Профессор, и мужчины смеются.

– Девушка не пьёт, – подытоживает Профессор, – а мне принесите пиво.

Официант наконец оставляет нас наедине.

– Здесь самый вкусный хачапури – тесто мягкое, как материнское сердце.

– М-м-м-м…

– А знаешь, что такое сациви?

– Нет.

– Это курица в ореховом соусе. В ресторанах не попадаётся никогда. Разве что в очень дорогих. Тебе понравится, очень вкусно.

Нам сразу приносят зелёный до рези в зубах тархун в стеклянном запотевшем графине с плавающими внутри острыми веточками и крупными кусками льда.

– Ты никогда не пробовала такого тархуна, – говорит Профессор, наливая мне напиток в тяжёлый бокал на ножке.

– Такого точно не пробовала!

Я пила только сладкую газировку с таким названием в детстве. У меня потеют ладони, как перед экзаменом, и я незаметно вытираю их о брюки.

– Сейчас приду, – говорит он и скрывается за проходом у дальней стены.

Я остаюсь одна, не считая молчаливо ждущих официантов. Только сейчас я понимаю, что я в чёрно-белом облачении выгляжу в точности как они. Наверное, им смешно видеть своего частого гостя, который наверняка появляется здесь с роскошными женщинами, с такой неловкой девчушкой. Именно так, девчушкой. Подозреваю, что даже их рубашки выглядят более отглаженными и свежими, чем моя. Зарекаюсь больше так не одеваться на свидания с Профессором. Если будут ещё свидания. Он возвращается со смеющимся мужчиной в сером костюме. Наклонив головы, они о чём-то негромко переговариваются. Профессор представляет его как своего друга и хозяина ресторана.

– Рад познакомиться, очень-очень рад, – заверяет мужчина, разглядывая меня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Loft. Автофикшн

Вероятно, дьявол
Вероятно, дьявол

Возможно ли самой потушить пожары в голове?Соне двадцать один, она живет одна в маленькой комнате в московской коммуналке. Хотя она замкнутая и необщительная, относится к себе с иронией. Поступив в школу литературного мастерства, она сближается с профессором, и ее жизнь превращается в череду смазанных, мрачных событий.Как выбраться из травмирующих отношений и найти путь к себе?Это история об эмоциональной зависимости, тревогах и саморазрушении.Что движет героиней, заставляя стереть свою личность? Вероятно, дьявол.«Вероятно, дьявол» – дебютный роман-автофикшен Софьи Асташовой, выпускницы курсов CWS (Creative writing school) и WLAG (Write like a girl).«Физиологический и оттого не очень приятный текст о насилии – эмоциональной ловушке, в которую легко попасть, когда тебе двадцать, и ты думаешь о любви, как о вещи, которую нужно заслужить, вымолить и выстрадать. Текст, в котором нет счастья и выхода, и оттого в нем душно – хочется разбить окно и попросить героиню подышать как можно чаще, а потом ноги в руки и бежать. Прочтите и никогда не падайте в эту пропасть». – Ксения Буржская, писательница.

Софья Асташова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Эксперимент
Эксперимент

Семейная пара Джека и Эстер переживает кризис. Именно в этот момент в их жизнь врывается взбалмошный Джонни – полная противоположность мужа Эстер, холодного и расчетливого.Случайность, обернувшаяся трагедией, ставит героиню перед выбором. Эстер придется решить, что ей ближе – спокойная и стабильная жизнь с мужем или яркая, но совершенно непредсказуемая с Джонни? Эстер кажется, что она делает выбор, но она ли его делает на самом деле?«К дебютным произведениям в читательской среде обычно относятся с доброй снисходительностью, однако роман Ровены Бергман стоит воспринимать трезво и строго. Не всякий молодой писатель возьмется за исследование романтических, супружеских отношений, тем более сквозь призму психологического эксперимента. Нужно иметь определенную смелость, чтобы написать об этом: не уйти в излишний мелодраматизм, не оказаться в ловушке дешевых манипуляций и при этом сохранить яркость и выпуклость характеров героев. Динамичное повествование, тонкий психологизм отсылает нас к "Портрету Дориана Грея" Оскара Уайльда, к традициям романов-притч. И кто знает, удастся ли героям "Эксперимент" выбраться из этой истории прежними?» – Мария Головей, литературный редактор

Ровена Бергман

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Путь одиночки
Путь одиночки

Если ты остался один посреди Сектора, тебе не поможет никто. Не помогут охотники на мутантов, ловчие, бандиты и прочие — для них ты пришлый. Чужой. Тебе не помогут звери, населяющие эти места: для них ты добыча. Жертва. За тебя не заступятся бывшие соратники по оружию, потому что отдан приказ на уничтожение и теперь тебя ищут, чтобы убить. Ты — беглый преступник. Дичь. И уж тем более тебе не поможет эта враждебная территория, которая язвой расползлась по телу планеты. Для нее ты лишь еще один чужеродный элемент. Враг.Ты — один. Твой путь — путь одиночки. И лежит он через разрушенные фермы, заброшенные поселки, покинутые деревни. Через леса, полные странных искажений и населенные опасными существами. Через все эти гиблые земли, которые называют одним словом: Сектор.

Андрей Левицкий , Антон Кравин , Виктор Глумов , Никас Славич , Ольга Геннадьевна Соврикова , Ольга Соврикова

Фантастика / Современная проза / Проза / Боевая фантастика / Фэнтези