Вероятно, дьявол

– Теперь можно и на выставку сходить, – говорит он, а я ещё там, в полумраке, на полу с подогнутыми ногами. Я не понимаю, воспринимать ли его слова как приглашение. «НАШИ ОТНОШЕНИЯ ТОЛЬКО ДЛЯ НАС, БОЛЬШЕ НИ ДЛЯ КОГО. Любые другие варианты – ужас, ужас, ужас…» – заклинал он, при этом глаза у него выпучивались, как у лягушки. «Вокруг одни ханжи, ханжи и предатели – дай только повод, протяни только палец – откусят всю руку, изваляют в грязи ни в чём не повинного человека». Слухи и сплетни внутри и за пределами школьных коридоров подпитывали его паранойю, укрепляя уверенность, что вокруг враги и каждый желает ему зла.

«Доверься мне и не обижайся, я старый человек, я знаю, как лучше, – объяснял он, – вырастешь – сама поймёшь». Я не против – мне нравится быть его тайной девушкой. Это – часть игры, и я подыгрываю, делая вид, что верю, будто дело только в ханжеской среде, а не в женщине, с которой он живёт.

Он деловито, выдавив смешок, скрывается в двери спальни.

– Собирайся.

* * *

Мы выходим на оживлённую улицу с разбросанными тут и там цветными огнями фонарей. С неба падает мокрый снег, который тут же тает и превращается в грязную жижу под ногами. Мы идём по слякоти вдоль шумного проспекта к автобусной остановке. Я понарошку пошатываюсь, чтобы лишний раз прикоснуться к нему. Рукава трутся друг о друга, и между нами проскакивают искры и взрываются фейерверки, заметные только моему глазу. Его кожаная куртка хрустит на морозе. Становится тепло, сладко, и возникает такое чувство, как после долгой череды неудач вдруг кажется, что теперь всё будет правильно. «Я не буду напиваться», – даю себе обещание. В шлейфе брызг проносятся машины. В небе плывёт прекрасная полная луна, в свете которой всё кажется торжественно-праздничным. Он идёт на красный, и машины сигналят ему вслед. Он дирижирует движением на дороге. Я еле за ним поспеваю.

Я ломаю голову, зачем он позвал меня на мероприятие, где на нас может упасть тень подозрения. На людях он вёл себя со мной безукоризненно: самой большой вольностью, которую он себе позволил, был случай на выставке, куда мы отправились всей группой после занятий – он подошёл ко мне со спины и шепнул на ухо: «Ты такая секси в этом платье. Хочу наброситься на тебя прямо здесь». С другими студентками он вёл себя куда более вызывающе: клал руку на коленку как ни в чём не бывало, а кого-то удостаивал поцелуем в губы.

Возможно, у него был свой хитрый план: я выглядела такой круглой дурочкой, такой нетипичной, «несветской», как он говорил, девушкой, что шансы, что нас заподозрят в чём-то большем, чем в формальных отношениях между преподавателем и студенткой, были децл как малы. Отчасти он, приглашая меня, думал, что совершает акт милосердия, и упивался своим великодушием.

Нет, в этот раз он не утратил бдительности и, идя на несколько шагов впереди, отпустил меня в свободное плавание. Ко всем его прочим умениям добавилась ещё парочка – удивительное умение забывать о каждом, кто пропадал из его поля зрения хоть на минуту, и умение обращать на себя внимание всех, находящихся в помещении, куда он заходил. Мир крутился вокруг него – никто и не заметил маленькую овечку, плетущуюся следом за пастухом. Я не нравилась себе рядом с ним. Слишком разителен был контраст между нами.

Когда мы зашли в выставочный зал, у входных дверей стояла группа людей. Он узнал в ней своих знакомых и, распространяя вокруг запах горького одеколона, принялся целоваться со всеми красивыми женщинами. Началось волшебство. Он был волшебным собеседником. Ронял блестящие мысли направо и налево. Очарование речей, безграничный в исключительной мере интеллект. Очевидно, происходящее доставляло ему несказанное удовольствие.

Привычный белый куб выкрасили в чёрный и приглушили свет. Я, сдерживая сосущее под ложечкой желание выпить, прохожу в выставочный зал и подыскиваю надёжную опору. Отхожу в сторонку, подальше от шумных компаний, к висящей на стене афише: «Казимир Малевич. Не только «Чёрный квадрат». По пути он рассказал мне о концепции выставки и необычной экспозиции, которая собрала ранее не выставляемые работы Малевича. Мероприятие было закрытым – неофициальное открытие, куда пускали только по приглашениям, и он говорил, как мне несказанно повезло, что я окажусь одной из первых, кто увидит бесценные работы – картины, эскизы, архивные материалы.

Ещё больше бы мне повезло, если бы я разбиралась в искусстве, но я только делала вид. До встречи с ним я жила, выключив голову, однако в беспечной уверенности, что знаю больше всех. Но, как бы я ни стремилась показать себя с лучшей стороны, его провести не могла. «По тебе и не скажешь, что ты в вузе училась», – говорил он и от души хохотал. А я радовалась, что могла его рассмешить.

– Прошу тебя, только не напивайся, – прошипел он мне на ухо в тот вечер.

– Обещаю, – ответила я поспешно, но, как это со мной уже бывало – в одно ухо влетело, из другого вылетело. Господи, какая же дура!