Вероятно, дьявол

От центрального зала отходят узкие тёмные коридоры, только прицельно подсвечены картины в рамах, которых было полно развешано по стенам. Над помещением стоял громкий гул. На закрытом открытии тьма людей. Только посмотрите, как все нарядились! Коктейльные платья и дорогие костюмы, разве что не смокинги. Лица лоснятся. В руках бокалы на тонких ножках. Не какие-то одноразовые стаканчики, к которым я привыкла на студенческих выставках, а настоящие огромные бокалы, от которых я не могла оторвать взгляд, как ни старалась.

По залу прохаживались люди, больше общаясь и мало обращая внимания на экспозицию. Многие успели сбиться в группки. Были те, с кем Профессор работал, а также выпускники Школы. Он был поглощён беседой с каким-то серьёзным человеком в пиджаке – здесь вообще было много мужчин в пиджаках, с самодовольным видом обсуждающих нонконформизм в искусстве. Люди просто общаются, хорошо проводят время, а я – трачу время впустую.

Склонив голову, я брожу по лабиринту выставки. Не покидает ощущение, что меня разоблачат и с позором выгонят, как простушку, пробравшуюся туда, где ей не следовало находиться. Я до сих пор ни с кем не поздоровалась. Его выпускники смотрят заинтересованно, но вряд ли знают, как меня зовут. Смутно знакомый парень в кроссовках «Нью-Бэланс» дружелюбно улыбается и идёт в мою сторону. Я неуклюже улыбаюсь в ответ.

– Ты же учишься у Принцыпа?

– Да.

– Не хочешь вина или он запрещает своим студентам пить?

– С чего ты взял?

– Просто у тебя такое лицо…

– Какое?

– Грустное.

– Вовсе не грустное, – сказала я и заозиралась в поисках путей отступления. Ещё чуть-чуть, и я не выдержу.

– Расслабься, – сказал он и протянул мне свой бокал, – он не смотрит.

– Прости, пойду посмотрю выставку, – сказала я и неловко удалилась.

Наверное, он заговорил со мной из жалости, потому что я выглядела одинокой. Может быть, если бы я не чувствовала себя оторванной – «замороженной», как говорил Профессор, – то я бы и не напилась. Может быть, я завидовала тем, кому не нужно притворяться. Может быть, мне было бы лучше, если бы он умер. Может быть, умереть стоило мне.

Воздух был тяжёлым и влажным от тел и винных паров. Тени на стенах неестественно вытянулись. Он бродил от одной группы к другой с самым дружелюбным видом, обмениваясь приветствиями, хохоча и, мгновенно и безошибочно на лету схватывая нить разговора, болтал о чём-то без умолку. Обнажал зубы. Растапливал сердца, надвигался, как глобальное потепление. Я провожала его взглядом, пока он не скрылся в коридоре, ведущем в другой зал. Мои нервы истрёпаны и истончены, как старый свитер.

До меня долетел смех – он хохотал в голос. Во мне зашевелилась ревность при мысли о том, что кто-то, кроме меня, заставляет его так смеяться. «Ревность – стыдное чувство, – говорил он, – буржуазное. Ревностью прикрывают обычное ханжество. – И всегда добавлял: – Ты моя маленькая ханжа». Рядом с ним стояла высокая девушка, такая, как он любит – светская, пятничная, как из рекламы духов: блестящие струящиеся локоны, облегающее, цвета фламинго платье с открытой спиной. Он наклонился и прошептал что-то ей на ухо. Она залилась звонким смехом, долетевшим до меня поверх голов собравшихся. Он приблизил лицо вплотную к ней и обнял за талию. Я представила их диалог.

– Какими духами ты пользуешься? – проговорил он ей на ухо, задев губами прядь волос.

– Жадор. Диор, – она уже не смеялась своим ярко-коралловым ртом, но смотрела на него проникновенным взглядом.

– Ты этого достойна… – или какая ещё чушь. Shine bright like a diamond. Я сжалась, как хвост хамелеона. На глазах навернулись слёзы. На её фоне я выглядела скучной и неинтересной. Он часто говорил, что во мне нет духа соперничества, но я подумала, что наедине у себя в комнате попробую перед зеркалом повторить её улыбку. А сейчас мне не оставалось ничего, как напиться. А почему бы и нет?

Он развернулся, увлекая за собой Мисс Диор, так, что я видела только его спину. Когда он завернул за угол в лабиринте выставочного пространства, я облегчённо вздохнула и, поддавшись волнообразному внутреннему порыву, поплыла – такая жалкая, такая неловкая – напиваться, как в последний раз, по-настоящему.