Вероятно, дьявол

Первый бокал я пила в условном укрытии перед самой большой картиной. Смотреть на неё вблизи было тяжело. «Пей медленно», – проговорила я про себя. Я оглянулась в поиске знакомых лиц, к кому можно было бы подойти. Рядом с супрематической картиной стояла девочка с красными волосами. Всё то время, что мы проучились вместе, не было ни одной выставки, которую бы она пропустила. Ни дать ни взять – вездесущий дьявол! Я знала, что у неё булимия, что она была по уши в долгах, превышала кредитные лимиты, воровала сигареты и к тому же была тайно влюблена в Профессора. Она одарила меня заговорщической улыбкой – я подумала, всем ли она так улыбается или что-то знает о нас? Подходить к ней не хотелось, и, снова повторив про себя заклинание «пей медленно, не торопись», я решила сосредоточиться на изучении экспозиции, ведь он спросит – спросит, что, побывав на премьерном показе, я думаю обо всех этих работах. А потому, спрятавшись за широкими спинами, я подслушивала, как они несут всякую чушь об искусстве, и не забывала высматривать Профессора, чтобы вовремя спрятать бокал за спину.

Второй бокал был выпит залпом. По горькой иронии, пить захотелось ещё больше. Провались оно всё пропадом. Я отодвинула от себя пустой бокал и, сделав вид, что это не моё, взяла ещё один. С горячностью человека, решившего с понедельника начать новую жизнь, я осушила третий бокал. Чересчур самонадеянно с моей стороны, но всё-таки я надеялась, что смогу сохранить трезвость или, по крайней мере, сделать вид. И тем не менее я всё пила и пила, поздно вспомнив, что у меня с утра не было и макового зёрнышка во рту, а в моей руке как по волшебству появлялся новый бокал.

Вскоре время подошло к восьми, ещё немного – и часы уже показывали половину десятого. И вот я стою, пошатываясь уже по-настоящему, переполненная тёплым красным вином. Могла ли я хоть немного подумать, прежде чем что-то делать, а именно – напиваться этим чёртовым вином? Нет, это выше моих сил. Не знаю, сколько я выпила – после третьего бокала я перестала считать, – но мероприятие, судя по опустевшему бару, близилось к завершению. Я расплылась в широченной улыбке, сама не понимая, чему радуюсь. Слышала, как бешено клокочет сердце. Закрыв глаза, ощутила, как повело пол. Теперь полутёмный зал кружился прямо-таки с невообразимой скоростью.

Я стояла возле пустого бара, выглядывая, осталось ли ещё вино. Но вина больше не было. Только на круглых барных столиках стоял разрозненный ряд пустых и недопитых бокалов. Я взяла салфетку, стёрла пятно от помады с полупустого бокала и, судорожно сглотнув, – зубы звякнули о стекло, – выпила. Поняв, что мир не рухнул и даже не пошатнулся, я проделала это снова с другим чужим бокалом.

Пот каплями скатывается по спине под шерстяным платьем. Я всё-таки пью и, отваживаясь на риск, подхожу поближе к нему. Он увлечённо беседует с выпускницей, которая недавно получила писательскую премию и подписала контракт с издательством на первую книгу, тем самым заслужив себе место среди других небожителей, до которых мне как до луны, и ещё с одной девушкой, играющей роль истовой феминистки. Я стою совсем близко, подслушиваю их разговор, делая вид, что рассматриваю картину на стене. Неужели они обсуждают очередной случай кэнселинга, случившийся с преподавателем, к счастью, не из нашей Школы, и стоит ли подписывать петицию о его отстранении от работы? Мне никогда не удавалось достичь того накала возмущения, которое сейчас проявляли девушки и требовало время, – я даже не пыталась. Но это не значит, что я относилась к этому случаю спокойно – мне хотелось вмешаться в разговор, встать на сторону преподавателя, тем самым сделав, как я думала, приятное Профессору. Над ухом раздаётся голос.

– Хватит, Соня, – говорит он с нажимом, взяв меня под локоть и отведя в сторону.

Я думаю, как бы поступил О. Джей? О. Джею всё нипочём – море по колено. Он сумел убедить весь мир в своей невиновности. Может, и я смогу?

– Умоляю, – цедит он сквозь зубы, – ты позоришь меня перед друзьями.

Я беру все свои фишки и иду ва-банк.

– Не ваше дело – сколько хочу, столько и пью, – вырывается у меня, прежде чем я успеваю сообразить, что говорю.

– Езжай домой, – говорит он, ближе наклонившись ко мне.

– Чин-чин! – говорю я и делаю глоток вина, понимая, что он станет последним.

Мне хочется сказать что-то ещё, резкое, разрушительное, но он морщится и уходит.

Поставив бокал на стойку, я отправляюсь искать туалет. Стоя в очереди перед белой дверью, я пытаюсь сфокусировать взгляд. Пол кренится под ногами, а картины меняют форму. Я захожу в туалет, держась рукой за стену. Перед глазами плывут тёмные пятна. Я открываю воду и прислоняюсь к холодной кафельной стене. Лицо в зеркале было безжизненным и белым, как мука. «Теперь-то мы можем уйти?» – спрашиваю сама у себя в зеркале и сама же отвечаю: «Сваливай отсюда скорее». Я выхожу из туалета, просидев там довольно долго, ищу Профессора взглядом, но, не найдя и подумав, что, возможно, он ушёл, испытываю облегчение.