Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

– Да уж немолода, сударь, – нарочито старушечьим голосом, пришамкивая, возразила она. – Пятый десяток в разгаре…

– Вы, верно, актриса?

– И даже знаменитая, – сказала она просто и с гордостью. – Одолжите-ка мне левую ладонь, я посмотрю – не напрасно ли стараетесь.

Она взяла в свои руки его широкую ладонь и, поворачивая ее к свету луны, стала вглядываться в тонкие линии на ней, проводя по ним остро отточенным лакированным ногтем.

– Так… Пояс Венеры у вас есть. Слабо очерчен, но есть. Так что желаю успеха! А вот линия жизни как-то странно обрывается… Впрочем, – тут же спохватилась она, – на ваш век хватит…

– Нина Васильевна, голубушка! – К ним подходил высокий мужчина в пижамной паре. – Вот ты где! Я волнуюсь, ищу ее, а она, извольте радоваться, с молодым лейтенантом при луне…

– Знакомьтесь, мой муж, – кивнула в его сторону Нина Васильевна.

Тот протянул руку:

– Кулинич.

– Глазков.

Кулинич сел рядом с ними, раздраженно отмахнулся от дыма папиросы, которую докуривала жена.

– Что она вам тут нагадала? Не слушайте. Нельзя гадать солдатам и цыганам. А тут хорошо. В каюте душно, не спится… В шезлонг, что ли, лечь? – повернулся он к жене. – Возьмем одеяла…

Нина Васильевна встала.

– Попытаюсь уснуть. Надо все-таки… желаю успеха!

Кулинич тяжело поднялся, опершись руками о колени.

– Э-эх! – потянулся он. – Спокойной ночи…

А Павел Иванович снова пошел вымеривать шагами палубное пространство. На носу дуло, он постоял немного, придерживая рукой фуражку, и повернул назад. Уютный затишек образовался на корме, но там целовалась молодая пара, и он, не задерживаясь, прошагал мимо них.

Большой пассажирский пароход шел снизу. С притушенными огнями он проплыл совсем рядом, унеся с собой обрывок какой-то тихой и печальной музыки.

Незаметно стал наваливаться сон, пощипывало глаза. Облокотившись на перила, он долго тер виски и разминал лицо, чтобы подавить зевоту. Кто-то положил руку ему на плечо, он обернулся. Рядом стояла Лиза, смотрела на него чистым, просветленным коротким сном взглядом.

– Смена пришла, – сказала она.

– Что так рано? – спросил он удивленно и обрадованно. – Обо мне не беспокойтесь, я же сказал…

– Мне достаточно, – успокоила его Лиза. – Я привыкла. Мне теперь часто ночью приходится вставать. Правда, я выспалась, – вдруг заторопилась она. – Пойдите и вы прилягте…

– Я вас не брошу.

– Какой упрямый, – засмеялась она, встала рядом с ним у перил и наклонила вниз голову. – Здесь не жарко…

– Ветерком потянуло, – согласился Павел Иванович. – К утру. Скоро светать начнет…

– Уже светает…

Июньская ночь коротка, рассвет наступает быстро и незаметно, задолго до того, как выкатится солнце. Выбелилось небо с редкими облаками на нем, вода в реке из черной сделалась свинцовой, легкий туман наползал с берега, и сам берег, обрывистый и лесистый, окрасился наконец в свой естественный густо-зеленый цвет.

– О чем вы сейчас думаете?

– О чем?.. Жаль, что я не штатский.

– Почему?

– Тогда бы у меня был пиджак… Я бы накинул его вам на плечи. А так… Могу только фуражку предложить…

– Годится, – быстро согласилась Лиза. Она приподнялась на цыпочки, сама сняла с него зеленую фуражку, поправив рукой откинувшуюся прядь волос, и, стащив берет, нахлобучила ее себе на голову. Приставила левую руку к козырьку.

– Товарищ командир! На вверенной вам заставе все прекрасно и замечательно…

– Вольно!

Он поправил ей фуражку, чуть сдвинул назад, чтобы не сваливалась на лоб, и вдруг увидел ее глаза, глядящие из-под лакированного козырька куда-то мимо него. Он потянулся к ним, наклонился – она не отодвинулась – и накрыл их губами.

Ее тонкие руки скользнули к нему на плечи, она сама нашла его губы, а потом, через минуту, облегченно вздохнув, шептала:

– Давай сядем, у меня колени дрожат…

Они сели, он прижал ее голову к губам, к носу – фуражка свалилась, вдыхал запах ее волос и слушал, как она бормотала у него на груди:

– Откуда ты взялся?.. Еще вчера я ничего не знала про тебя и мне было все равно, есть ты или нет…

– А сейчас? – спросил он с оттенком мужского самодовольства и даже чуть приподнял ее голову, чтобы лучше слышать ответ. – А сейчас?..

Она не ответила, только глубже зарылась лицом в его гимнастерку.

– Зачем это все? Зачем? Паша… Пашенька! – вдруг вскрикнула она и разрыдалась совсем по-детски, всхлипывая и подрагивая плечами.

– Ты что? – испугался он. – Что ты?

– Я люблю-ю тебя-я… – захлебываясь слезами, сказала она.

– Глупая. – Он прижался лицом к ее лицу и стал целовать глаза, щеки, мокрые от слез. – Я тебя тоже очень люблю. Я полюбил тебя сразу, как только увидел там, на лестнице…

– Нет… – всхлипывая, говорила она. – Ты не сможешь меня любить, я знаю…

Он достал платок, стал вытирать ей глаза, она прятала от него лицо, все еще вздрагивая, но уже от счастливого сквозь слезы смеха.

– Видишь, как все получилось… – сказал он как бы самому себе.

– Ты не рад?