Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Потом они шли по улице мимо белого классически строгого здания бывшей гимназии с мемориальной доской у входа. Останавливались, читали надписи, глазели по сторонам. Уютный зеленый городок шумел голосами прохожих, шелестом шин по булыжнику, криками продавцов мороженого и леденцов.

Остановились около чистильщика. Павел сел в высокое деревянное кресло, и чистильщик – старый, с бритой загорелой головой татарин, выкрикивая на своем языке какие-то заклинания, до блеска начистил ему сапоги.

Покачиваясь, проехала рессорная карета с красным крестом на боку, запряженная парой сытых лошадей. На облучке рядом с кучером сидел фельдшер в белом халате.

– Откуда такая древность? – удивился Павел.

– Одна осталась на весь город. Кругом теперь машины. А мне жаль эту чеховскую карету…

Около кинотеатра «Унион» было пусто – сеанс уже начался. Оба не однажды видели эту картину, однако, не сговариваясь, купили билеты, прошли в прохладном сумраке неполного зала в последний ряд, там, в темноте, нашли руки друг друга и сплели их.

На экране шла война, маленькие, похожие на фанерные танки Т-26 громили вымышленного врага и, совершая акробатические номера, прыгали через полуразрушенный мост.

А они с внезапной жадностью соскучившихся любовников бесстыдно целовались за спинами зрителей, вызывая зависть одних и осуждение других.

Перед тем как зажгли свет, они тихонько выбрались из зала.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Я так люблю тебя, что сейчас упаду в обморок…

На тихой улице стоял одноэтажный, выкрашенный зеленым дом, где все сохранилось таким же, каким было и шестьдесят, и семьдесят лет назад. Рука в руке они молча бродили по его чисто вымытым комнатам, смешно переставляя ноги, обутые в брезентовые чулки с длинными тесемками.

Так же молча, не сказав за все время ни единого слова, они вышли на улицу, освободившись перед этим от брезентовой обуви. Лиза завернула у него на руке манжет гимнастерки, посмотрела на часы.

– Мне уже надо идти. Я быстро… Через два, нет – через полтора часа буду дома… Поцелуй меня на прощание…

Он нагнулся, легко коснулся губами ее сомкнутых ресниц.

Она прижалась щекой к рукаву с вшитыми в него золотыми шевронами.

– Не могу оторваться… Бог мой, что я буду делать, когда ты уедешь?..

Выстояв небольшую очередь и пропустив впереди себя усатого полковника-кавалериста, Павел попал наконец к военному коменданту. Навстречу поднялся из-за стола старший лейтенант с такой же, как у него, Красной Звездой на груди и двумя нашивками за ранение.

– A-а, пограничник! – улыбнулся ему комендант, как знакомому, и кивнул на орден. – За что?

– Хасан.

– А я на Халхин-Голе оторвал.

– И это оттуда? – Павел тронул пальцем желтые нашивки. – Как это ты успел?

– Так ведь только в газетах писали – пограничный инцидент. На самом деле – война, – прихрамывая, он обошел вокруг стола, сел в кресло. – Меня в мае, в первый же день ранили, месяц в госпитале провалялся, навоеваться успел и опять пулю поймал. В последний день, прямо перед замирением. Теперь хромаю… А ты где в тридцать девятом кантовался?

– В училище.

– Ну, что скажешь?

– На завтра в Москву?

Комендант развел руками:

– Пусто… И на завтра, и на послезавтра. Бронь и ту обком забрал. Делегация от области едет на сельскохозяйственную выставку. Тебе куда?

Павел объяснил.

– Слышал. Красивые, говорят, места… Только зачем же через Москву? Не выберешься ты оттуда сейчас. У нас прямой шпарит до Львова. Через Курск, Киев… Двадцать первого июня вечером будешь во Львове, к утру – на заставе…

– Когда он отходит?

– Завтра утром.

Павел помрачнел.

– Думал завтрашний день здесь побыть…

– Зазноба?

Павел кивнул.

– Понимаю. Сочувствую. Но другого выхода у тебя нет. Придется развивать наступление более быстрыми темпами. Пусти в ход резервы, – засмеялся он и вынул из кармана вечное перо. – Записку писать в кассу?..

Подходя к общежитию, Павел заметил на скамейке перед домом одиноко сидящего парня, который, кажется, с интересом смотрел на него.

– Эй, лейтенант, разговор есть.

Он был широк в плечах, ярко красив – какой-то грубой мужской красотой, полной скрытой силы. Впечатление портили только глаза, насмешливые, чуть цыгановатые – они, не мигая, буравили собеседника, была откровенная наглость в этих глазах. Он был стрижен под «бокс», одет в голубую тенниску и черные клеши.

– Вы меня? – спросил Павел.

– А кого же? Ни у кого тут кубарей нет на петлицах. – Он улыбнулся одними губами, взгляд остался неподвижен. – Неплохо устроился, командир. Целый гарем завел…

– Давай короче, – сказал Павел, начиная уже догадываться, о чем предстоит разговор.

– Короче – от тебя будет зависеть. У меня увольнительной нет, я не спешу. – Он сел. – Закурить найдется?

Павел вытащил «Пальмиру».

– Богато живем, – одобрительно улыбнулся парень, выуживая длинную папиросу из пачки. – Метр курим, два бросаем…

– Я вас слушаю…

– Фу-ты, ну-ты – лапти гнуты, – парень насмешливо откинулся назад, глубоко затянулся. – «Я вас слушаю…» К чему эти церемонии между родственниками? Мы вроде бы уже побратались…

– Ну, ты… – наклонившись к нему, прохрипел Павел.