Вертихвост и Федотка

И опять Полкан было в драку полез, но одумался: ну за что он полощет по щекам брата? Ведь и в самом деле его косточка чуть больше, чем у Пустобреха, была. И когда на следующий день мать опять принесла им по куриной косточке, Полкан честно отдал свою брату.

- Теперь мы с тобой квиты.

Пустобрех косточку изгрыз, но сказал:

- А все-таки та вкуснее была.

- Откуда ты знаешь, ты же ее не пробовал.

- И без опробования видно было - вкуснее... Пес ты, съел вкусную косточку, а мне кое-какую дал.

И не стало Полкану покоя. Чуть что, ворчит на него Пустобрех, выговаривает:

- Тебя, подлизу, мать лучше любит, вон тебе тогда какую мозговитую косточку дала.

Полкан уж всю лучшую еду отдавал брату, чтобы только забыл он ту обиду невольную. Но Пустобрех не забывал ее. В дело и не в дело выговаривал:

- Пес ты, съел тогда косточку...

Так было, пока они вместе жили, но и когда выросли и стали жить каждый своим двором, не забыл Пустобрех обиды своей. Как увидит где Полкана, так сейчас же и облает:

- Пес ты, пес!

Полкан уж и кости ему разные приносил и даже целую курицу приволок однажды. А когда болел Пустобрех, месяц целый ухаживал за ним, кормил его, двор его стерег. Похудел, измотался, сам на себя не похож стал, а Пустобрех выздоровел и сказал:

- И все-таки ты, Полкан, пес, вон тебе тогда мать косточку какую жирную дала.

Ничего на это не сказал Полкан, но с той поры, когда случается ему проходить мимо дома Пустобреха и Пустобрех лает на него, высунувшись из подворотни - «Пес ты, пес!» - приостанавливается, долго и хмуро глядит на него из-под бровей и хмуро говорит:

- Это ты пес.

И идет себе дальше.

- Вот он какой, Пустобрех-то, - закончил свой рассказ Вертихвост. - С братом родным и то ужиться не может. Нет, не зря его Полкан псом зовет, пес он и есть, кто же еще.

Посидел, подумал, добавил:

- Это и есть его отчество - пес... Ну что ж, отдохнули мы с тобой, Федотка, поговорили о разном, а до вечера еще далеко, давай еще по лесу побегаем, пошуршим, чтобы было потом что вспомнить. Может, на зайца где наткнемся, или лису из норы вышугнем. А то в лесу были, а шума никакого не наделали, даже домой как-то возвращаться неловко... Постой, я, кажется, что-то предвижу, что-то сейчас может произойти.

По просеке мчался на велосипеде Ванька Мартышкин. Он давил на педали изо всех сил и напевал свою любимую песенку о белых медведях, которые чешутся на Севере о земную ось. Вертихвост шепнул что-то Федотке, тот захихикал, и они оба залегли в высокой траве у просеки, а как только Ванька поравнялся с ними, кинулись с визгом и лаем под колеса его велосипеда.

Ничего подобного Ванька не ожидал. Он резко крутнул руль, ласточкой пролетел над просекой, потом животом еще проехался по просеке. Вскочил и, забыв не только про медведей, что который год уже чешутся о земную ось, но даже и про велосипед, кинулся бежать к Марьевке с криком:

- Караул, волки, помогите!

Летели к Марьевке сломя голову и Вертихвост с Федоткой. Вертихвост большой узколобый - впереди, Федотка маленький длинноухий - сзади. Ванька обогнал сперва Федотку, потом Вертихвоста и первым влетел в родную деревню. Говорил, размахивая руками, у колодца бабам:

- Волки в лесу напали на меня.

А они ему не верили: откуда в их округе волкам взяться? Давно уж перевели всех. Но когда ошалелый влетел в село Вертихвост, а за ним, путаясь в ушах, провизжал к своему двору Федотка, поверили и закрестились:

- Слава те, господи, и мы теперь как люди заживем: и у нас теперь волки имеются.

А мужики похватали ружья и кинулись в лес поглядеть, какие они теперь стали, волки-то, уж сколько лет не видели, отвыкли. Все просеки обегали, все буреломы проискали, но, кроме Ванькиного покореженного велосипеда, ничего не нашли: волки, видать, теперь были ученые и надежно прятаться в лесу от людей умели.

В Марьевке в этот вечер только и говору на завалинках было, что о появившихся волках. Думал о случившемся у себя в конуре и Федотка. Лежал он на старенькой подстилушке и честно спрашивал у самого себя:

- Так кто же кого напугал: мы с Вертихвостом Ваньку или Ванька нас с невесть откуда вдруг взявшимися волками?

И не знал, что на это ответить. Вопрос был сложный, можно сказать неразрешимый. Во всяком случае, сам его Федотка решить не мог, позвать же Вертихвоста стыдился, вдруг он глянет на него и скажет:

- Уж даже такой чепухи без меня решить не можешь, а ведь уже три месяца по земле бегаешь, пора бы кое-чему и научиться.

Учиться Федотка был готов, но не в этот вечер.

ПОДЛОСТЬ ХАВРОНЬИ

Всех любил Федотка в Марьевке, все ему нравились, а соседскую свинью Хавронью терпеть не мог. Такая это была нехорошая свинья, что хуже и не придумаешь.

Бывает, солнце еще не успеет утром выше тополя подняться, а уж Хавронья высовывает грязное рыло из-за угла сарая и, вращая правым глазом, глядит: чем Федотка занимается.

А Федотка - что? - он всю ночь у двора сидел, воров дожидался, устал, вздремнуть ему хочется.