Верум

Мать Дэера.

На ней белая ночная сорочка, прозрачная и легкая, и она стоит у окна.

Ее волосы спадают ей на спину, насквозь мокрые, и ее фигура – маленькая и худощавая.

Она поворачивается, ее глаза точно такие, как у Дэера, и такие грустные.

- Я не знаю, где я, - шепчет она, и ее глаза молят меня о помощи. – Я не знаю.

Она отворачивается и смотрит из окна на море.

Позади нас обрушиваются волны.

Фотографии Дэера висят на стене, с младенчества до совершеннолетия.

Она смотрит на них с тоской.

- Можешь привести его ко мне?

Я хочу ответить ей, но не могу.

Губы застыли.

Слова – лед.

Я не могу растопить их.

Не могу привести его.

Спаси меня, спаси меня.

Я просыпаюсь в луже пота, одна.

- Финн? – зову я, отчаянно желая почувствовать себя спокойной, но он не отвечает.

Наступит день, когда я не отвечу, однажды сказал он. Сегодня тот день?

Лунный свет освещает мою тумбочку, и коробочка с чаем Сабины лежит на свету. Я хватаю ее и завариваю чай.

Я должна успокоиться,

Я должна успокоиться.

Это должно помочь.

Чай создает дремотное состояние, и я сплю часами напролет. Когда же, наконец, я встаю, около полудня следующего дня, Сабина находит меня в библиотеке.

- Ты легла спать в медальоне? – спрашивает она.

Я гляжу на нее, раздраженная.

- Мне снилась Оливия Савидж. Это вы хотели услышать?

Что-то проскальзывает в глазах Сабины, и я не могу этого прочесть.

- Что тебе снилось?

- Не много, - должна признаться я. – Я всего лишь видела ее лицо. У нее на стене висели фотографии Дэера. Я могла видеть море через окно. Похоже, она не знает, где Дэер. Она продолжает просить меня привести его к ней.

Сейчас она кивает, довольная.

- Этого пока достаточно.

Достаточно для чего?

Но я боюсь спросить.

- Сегодня для тебя пришло письмо, - сообщает она, и протягивает мне измятый конверт.

Я открываю его и нахожу почерк отца.

Пришло время возвращаться домой, просто говорит он.

Думаю, он может быть прав.

Скоро.

Пора возвращаться домой в ближайшее время.

Я оставляю Сабину в ее комнате, и направляюсь на поиски Дэера.

Я нахожу его одного в таинственном саду.

Мое сердце подпрыгивает, когда я вижу его, от того, как он прислоняется к статуе ангела настолько непочтительно, от близости в его глазах, когда он видит меня. Я борюсь с желанием броситься в его объятия, и, конечно же, я этого не делаю, потому что теплота в его глазах уже остыла.

- Что ты здесь делаешь? – спрашивает он, настолько сдержанный.

Я растеряна.

- Искала тебя.

- Я не хорош для тебя, - предлагает он. – Может быть, тебе следует прекратить меня искать.

У меня резко колет сердце.

- Никогда.

Выражение его лица дрогнуло.

- Ты должен позволить мне самой выяснить, что хорошо для меня, - добавляю я.

Он смотрит на меня с грустью.

- Не могу. Ты не знаешь всех обстоятельств.

- Так скажи мне.

- Я также не могу этого сделать.

Мы в тупике, на развилке дороги.

Есть две дороги, и я всегда выбираю неверную.

- Ты уничтожишь меня, - припоминаю я мрачные слова Сабины. Дэер закрывает глаза и кивает.

- Что это значит? – мой голос ранимый.

В глазах Дэера появляется боль, настоящая боль.

Такая боль, которую невозможно скрыть, невозможно сдержать.

- Я хочу, чтобы ты знала, - говорит он мне, каждое слово искренний скрежет.

- Но ты не можешь мне рассказать, - догадываюсь я. Он кивает.

- Пока нет. Ты придешь к этому по порядку.

По порядку.

По порядку.

По порядку.

Все должно происходит в определенном порядке, Калла? Разве ты не видишь? Разве не видишь?

Я помню крики Финна еще до того, но до чего?

Теперь время размывается, сливается, и я не могу ничего понять.

Я стою на отвесной скале, гляжу на океан, но это не я.

Это Финн.

Но он был мной.

Машины.

Кровь.

Сирены.

Тьма.

Спокойной ночи, милый Финн. Спокойной ночи, спокойной ночи.

Защити меня, Святой Михаил.

Защити меня,

Защити меня.

Мой разум не может противостоять стрессу,

Он не может вынести деформации.

Мой разум – резиновая лента,

И она готова порваться.

Он будет твоей погибелью, дитя.

Это первое, что имеет смысл.

ГЛАВА 26

Я сижу в комнате Оливии, ее медальон в моих руках.

Он золотой, он изящный, он настоящий. Он прохладный в моих руках.

Я сосредотачиваюсь на нем, на выгравированной калла-лилии.

Символично? Иронично? Случайно?

Ничто не случайно в этом доме. Это то, что я начала понимать.