Вес чернил

Ну как ей было объяснить, что на какое-то мгновение Джон напомнил ей резных деревянных ангелов, которых Эстер видела во множестве лондонских домов – в арках или на колоннах парадных входов? Их лица были отмечены печатью глубокой веры, и каждый раз, когда она смотрела на изваяние, ей казалось, что, стоит лишь прикоснуться к ним, вся их невинность мигом растворится.

Эстер постаралась отвернуться, но так, чтобы снова ощутить свою руку в ладони Джона.

– О, если бы вы знали меня, то бежали бы без оглядки…

– Вы так думаете, – отозвался Джон, – только потому, что не знаете меня.

Он стоял перед нею, уперев руки в бока, словно только что бросил вызов, только вот кому – ей или себе? Нужно было хоть что-то сказать в ответ, но Эстер сочла за лучшее промолчать.

Прошла секунда, другая… И в эти мгновения решалось многое.

Тем временем к ним шел Бескос. Эстер отвернулась и пошла вперед.

– Скажите, – вдруг обратилась она к Джону, как будто они только и обсуждали этот вопрос, – неужели ваш друг Томас так ничему и не выучился в Оксфорде?

Джон, стараясь примериться к ее шагу, ответил:

– Видите ли, во время осады Оксфорда Том ас учился у Гарвея.

– У того самого? Автора «De motu cordis»[48]?

– Да, – изумленно ответствовал Джон. – У Гарвея было довольно много последователей среди студентов, что прибились к его кафедре во время войны.

– Но все ж таки ваш друг не слишком дорожит своим образованием.

– Боюсь, что здесь вы правы, – сказал Джон, когда подошел Бескос. – Мне кажется, единственное, что Томас получил в Оксфорде, так это отвращение к учебе. А у Гарвея он почерпнул мысль, что все человечество – сборище диких бабуинов. Это случилось после того, как лучшая работа Гарвея была подвергнуты жесткой критике за противоречие идеям Галена[49].

Джон поморщился и добавил:

– Иногда мне кажется, что Томас живет, чтобы доказать правоту идей Гарвея.

Бескос чуть скривил губы в улыбке:

– Мы с Томасом, по крайней мере, сходимся в том, что Гарвей был прав насчет человечества.

Он взглянул в глаза Джону, игнорируя присутствие Эстер:

– Но ты, со своей стороны, думаешь о человеке более возвышенно.

– Я полагаю, что человек не лишен доброты.

– Отнюдь нет! – заявил Бескос с внезапной резкостью в голосе. – Хочешь слышать правду? Так вот: уродам и больным надо сворачивать шеи, чтобы избавить их от лишних страданий. Нужно признать, что какая-то часть человечества есть ошибка Природы, и покончить в ними. Да, Джон, ты считаешь, что у тебя любящее и нежное сердце, но ты обманываешь сам себя. Такие, как ты, только удлиняют мучения тех, кто непригоден для жизни в нашем мире. Гарвей был слишком лестного мнения о человечестве – бабуин, во всяком случае, выказывает наличие здравого смысла, когда дело касается его собратьев. А вот о людях такого не скажешь.

С этими словами Бескос повернулся на каблуках и зашагал к дому.

И только тут Эстер поняла, что все время, пока говорил Бескос, она инстинктивно напрягала ноги, словно собираясь бежать.

Джон скривился, отчего лицо его приобрело страдающее выражение:

– Как-то раз мы поспорили с ним насчет солдат, которые бегут с поля боя, видя, что сражение безнадежно проиграно. Я пытался его убедить, что они заслуживают помилования, ведь не всем, кто служит, дано быть героем. Но вы можете догадаться, что на это ответил Бескос. Я же стараюсь прощать ему его жестокость.

Эстер покачала головой.

– Да, – сказал Джон. – Бескос груб и не знает, что такое учтивость.

– Тогда почему же вы называете его своим другом? – удивилась Эстер.

Джон возразил:

– Он друг Томаса, а не мой!

– Но вы тем не менее водитесь с ним.

– Когда это требуется. – Джон прищурился. – А вы сопровождаете Мэри. Неужели из настоящей дружбы? Вы не очень-то похожи.

Из дома донесся отголосок женского смеха.

Эстер, сама не зная зачем, сказала:

– Мэри заплатила мне, чтобы я пришла.

Джон снова рассмеялся.

– Тогда позвольте мне скрасить ваш труд.

Однако Эстер не разделила его веселья.

– Во всяком случае, Мэри не презирает людей за их веру, как ваш приятель, – ткнула она пальцем в дверь, за которой исчез Бескос.

Джон едва заметно кивнул, соглашаясь.

Они с Эстер вошли в дом как раз в тот момент, когда Мэри и Томас выскользнули, словно нашкодившие дети, из какого-то темного коридора. Губы Том ас а краснели как вишни, а Мэри беспрестанно хихикала. Томас, чье лицо разрумянилось не только от выпитого вина, поклонился от двери и затем с довольным выражением направился вон из дома. Увидев приятеля, Бескос последовал за ним.

– Надо попрощаться, – окликнул его Джон.

Бескос на мгновение задержался и медленно повернулся.

– Джон, друг мой. – В его голосе не было и намека на дружбу. Смерив взглядом обеих девушек, он произнес: – Вам известно, что я склонен быть любезным там, где это надо. Здесь я не вижу такой необходимости.

Мэри глядела так, словно не поняла ни слова.