Вес чернил

Мир изменился бесповоротно. В груди засела тупая боль.

Найти место для захоронения или купить памятник стало в Лондоне непосильной задачей. Мертвецов становилось все больше, и каменщиков с могильщиками на всех не хватало. Говорили, что земля на кладбище Святого Петра поднялась до уровня пояса из-за укладываемых один на другой гробов, после чего людей стали хоронить в братских могилах. Мертвых сбрасывали в выкопанные ямы, откуда столбами поднималась известковая пыль, а поодаль молились живые, которые не осмеливались даже приближаться друг к другу. Не имело значения, что раввин умер не из-за чумы, поскольку семьи умерших часто пытались скрыть истинную причину смерти.

Эстер и Ривка наняли повозку и сами привезли тело раввина к яме на Степни-Маунт, отводя взгляд от сотен изъязвленных тел, присыпанных известкой, многие из которых даже не были обернуты. Они прочитали положенные молитвы, а затем опустили хрупкое тело учителя в сшитом для него Ривкой саване в безмолвный переполненный ров.

Потом они вернулись домой.

Под дверью Эстер нашла записку от Мэри: «Приходи, пожалуйста». Буквы были выписаны округлым, почти детским почерком, не похожим на руку женщины ее возраста и состояния.

Без прерывистого, затрудненного дыхания раввина дом погрузился в мертвую тишину. Эстер вслед за Ривкой помыла руки в кухонном тазу; словно сомнамбула она застыла посреди передней комнаты, и ее посетила мысль: даже если им с Ривкой и суждено пережить чуму, дом скоро придет в совершенный упадок.

Маленькими ножницами Ривка в знак траура распорола воротник своего платья. То же сделала и Эстер. В тишине дома скрежетание ножниц казалось пугающе громким. Однако тишина была еще страшнее. Когда Ривка закончила, Эстер заметила, как меняется выражение ее лица от осознания того, что они остались одни.

– Я сейчас схожу к да Коста Мендес. Вернусь засветло.

Поджав губы, Ривка кивнула.

Эстер торопливо шла по пустым улицам. Еврейские дома по Кричерч-лейн стояли брошенными или были накрепко заперты. Если за их занавешенными окнами и оставались те, кому была небезразлична смерть раввина или пока еще живые Эстер и Ривка, то они не показывались на улице несколько недель. Эстер не могла удержаться от соблазна заглянуть сквозь толстые стекла, словно из-под поверхности воды или откуда-то из-за пределов этого мира.

Войдя в ворота дома да Коста Мендес, она тщательно прикрыла их за собой и только тогда разглядела намалеванный на дверях белый крест.

Поколебавшись, Эстер подошла ближе и постучала, стараясь не касаться креста, словно он был проклят.

Мэри отворила дверь ровно настолько, чтобы Эстер могла видеть лишь ее лицо.

– Я не больна, – сказала Мэри, а затем, схватив Эстер за руку, быстро проговорила: – Крест только для вида.

Эстер прошла в знакомую прихожую, и Мэри сразу же заперла за ней дверь.

Едва только вступив в гостиную, она поняла, что дом пуст. Дорогая мебель переломана, на полу кучей свалены подушки, одеяла небрежно брошены на диван, то тут, то там оставлена немытая посуда. Мэри никогда не занималась домашним хозяйством. Теперь она жила, ела и спала только в гостиной, окно которой выходило на пустынную улицу. Сама хозяйка была одета в нестираное голубое платье с незаколотым разрезом. Живот ее раздулся до такой степени, что выпирал из-под корсажа – яснее ясного, что ее никто не научил, как должна одеваться женщина, ждущая ребенка. Без своего обычного макияжа и украшений она и сама выглядела как ребенок. Усевшись с ногами в мягкое кресло, она притянула Эстер поближе к себе.

– Слуги сбежали неделю назад, – сообщила она, сжимая руку Эстер. – Ну, и прихватили кое-что из вещей отца.

Она пожала плечами, словно не осуждая людей за воровство. Отпустив наконец Эстер, она понизила голос:

– Томас тоже сбежал.

– Знаю, – отозвалась Эстер. – Я видела, как он уезжал вместе с Джоном.

Она заглянула в широко распахнутые, темные глаза Мэри и легко угадала весь ужас одиночества, проведенных ночей в брошенном доме и воцарившуюся вокруг тоску чумного города.

– Джон звал тебя ехать с ним?

Эстер открыла было рот. Но запнулась.

– Сначала звал, – помолчав, сказала она. – Но боюсь, что сейчас не был бы столь убедителен, даже будь у меня разрешение на выезд.

Наступившая за этим тишина, казалось, подтвердила их безмолвное соглашение никогда больше не называть этих имен.

– А почему у тебя на двери крест? Обычно такие рисуются на чумных домах.

Мэри покачала головой:

– Здесь пока еще никто не умер. Но приходил Бескос.

На пухлом лице Мэри мелькнул страх. Помедлив, она продолжила, понизив голос, словно боясь, что их могут подслушать:

– Томас рассказал Бескосу все. Что я беременна и что не собираюсь никуда уезжать из города.

Мэри, обхватив живот обеими руками, стала раскачиваться взад-вперед.

– Бескос догадался, что слуги обязательно бросят меня. Он сказал, что коли я осталась единственным хранителем имущества отца, то оно все будет принадлежать ему.