Вес чернил

Теперь Аарон был уверен, что Хелен нездорова. Будь она полностью в своем уме, она искала бы более вероятное объяснение, а не делала такой логический скачок. Нормальный человек, услыхав стук копыт, думает о лошади, и только дурак предположит, что речь идет о зебре. Определенно, с Хелен что-то не так. Может быть, уже давно.

Но Хелен не унималась.

– Вам известна история Масады? – спросила она, указывая дрожащим пальцем на рисунок на стене.

– Конечно. Любой, кто посещал школу при синагоге, знает про Масаду.

– Тогда откуда нам известно, что там произошло? – не убирая пальца, вопросила Хелен.

– Ну, из Иосифа Флавия. «Иудейская война»…

Аарон не договорил, внезапно почувствовав, что говорит глупость.

– А как Флавий узнал о тех событиях? Он был не в Масаде, а в лагере римского войска. А когда он оказался на месте событий, евреи уже успели… совершить свой подвиг.

Аарон напряг память и спросил:

– Были женщины, которые спрятались?

– Да. Они скрылись вместе с детьми в пещере. Кажется, они не были согласны с мнением их вдохновителя о том, что самоубийство есть богоугодное дело. По-моему, они видели добродетель в чем-то другом.

Аарону хотелось схватить пляшущий палец Хелен и остановить его.

– Вот так все смотрят на эту гору и думают: вот, герои, совершили немыслимо благородный поступок, поубивав друг дружку вместе с женами и детьми. И это единственная история Масады. И никто никогда не упоминает тех двух женщин, которые решили выжить, попасть в плен и найти свой собственный путь в мире независимо от того, будет ли он почетным или свободным. Все считают их просто слабохарактерными, и никто не думает, что эти женщины не разделяли мировоззрения, из-за которого погибли их соотечественники. Но они остались живы, и именно они рассказали Флавию свою историю. Без них никто не узнал бы, что там произошло.

И в самом деле, мало кто останавливался на вопросе, откуда стали известны подробности истории Масады. Аарон не был исключением – создавалось впечатление, будто он услышал эту историю по радио. Он припомнил, что преподаватель, который рассказал ему о тех событиях, обвинял выживших женщин в трусости.

– Вот оно перед вами. Свидетельство иного выбора.

Хелен опустила руку. Аарон попытался мысленно соединить временные точки на протяжении тысячелетий, словно Эстер Веласкес была частью невидимой цепи, в которую входили и те женщины, отказавшиеся принять мученическую смерть в Масаде.

– Вы полагаете, – произнес Аарон, – что девушка семнадцатого столетия зашла так далеко, что сама придумала историю о саббатианском кризисе во флорентийской общине ради того, чтобы иметь возможность написать несколько писем философам?

Он чувствовал себя неловко: нужно было внушить историку на несколько десятков лет старше него опрометчивость погони за ничем не подкрепленными сенсациями.

– Вам не кажется, что нужно проявить некоторую осторожность, когда мы пробуем наложить шаблон современного феминистского бунта на события и людей трехвековой давности, о которых почти ничего не знаем?

– Я думаю, молодой человек, что время осторожности уже прошло.

Наступила долгая пауза.

– Вы больны, – произнес наконец Аарон.

Хелен ничего не ответила, хотя он и сам все прекрасно видел. С момента их знакомства Хелен грыз какой-то недуг, но теперь что-то явно изменилось. И от этой мысли Аарону стало не по себе.

Однако Хелен заговорила твердо, словно желая стереть звук его слов:

– Я связалась с вашим знакомцем Дереком Годвином. Надеюсь, вы не возражаете. Так вот, я написала, что мне повезло получить такого помощника, как вы. А потом попросила его направить мне образец почерка этого Томаса Фэрроу, пообещав, что не буду публиковать эту информацию до выхода в свет статьи самого Годвина. Он сначала мялся, но все-таки прислал фотокопию части одного предложения. Аарон, я уверена, что это почерк Эстер. Она писала под псевдонимом. И если она солгала в одном, то что ей мешало сочинить историю про саббатианский кризис во Флоренции? Все это было выдумано, понимаете?

Хелен в волнении привстала.

– Аарон, неужели вы не потрясены хладнокровием этой женщины?

На лице у Аарона отразился весь его скепсис. Слова Хелен совсем сбили его с толку, и он не сразу понял, кого она имеет в виду.

– Если это кажется вам маловероятным, просто подумайте о том времени, когда жила Эстер Веласкес. Каким человеком она была, если осмеливалась писать еретические вещи под именем Томаса Фэрроу? Религиозные преследования, как вы помните, были тогда повсюду. А пытки? Евреев казнили даже после того, как они приносили покаяние перед судом инквизиции, – просто вместо костра им предлагали более милосердную смерть от веревки. Впрочем, после смерти их тела все равно отправлялись на костер. А хуже всех приходилось атеистам. Вы только представьте себе, кем должен быть человек, отважившийся бросить вызов обществу и подвергнуть сомнению религиозные убеждения, да еще в письменной форме. Она, как вы должны понимать, не могла не быть жесткой.