Вес чернил

Константина де Альманса Веласкес обладала характером, который мог расцвести в других условиях, и не была рождена для того, чтобы стать матроной амстердамской синагоги. Избежав ужасов инквизиции, она, невеста на выданье, жила среди португальских евреев Амстердама, которые больше всего боялись откровенности и поступков, которые могли бы снова навлечь на них беды, как в Португалии. Моя мать, не смирившаяся перед лиссабонскими священниками, ежедневно бросала вызов старейшинам амстердамской общины, в том числе и своему мужу. Ее дух остался не сломлен, но ярость ее не нашла понимания. Не стану перечислять все ее выходки, хотя и была свидетелем многого, помимо того, в чем еще призналась мне мать. Я решила никогда не открывать своему брату, что один из ее бунтов привел к его появлению на свет.

Амстердам стал темницей для натуры матери, а все ее попытки вырваться на свободу оказались тщетны. Если бы мне было подвластно милосердие нашего мира, я бы приказала простить ее.

Моя мать родилась в Лиссабоне в семье человека, которого она называла отцом. Однако мне она призналась, что зачата была в Лондоне и настоящим отцом ее был не муж ее матери, и даже не еврей, а англичанин, да еще и женатый. Мать полагала, а быть может, по злобе желала верить, что через некоторое время его сердце охладело и он бросил ту, которую некогда любил, и ее ребенка. Моя мать утверждала, что ее мать, то есть моя бабка, слыла в молодости красавицей и ей ничего не стоило соблазнить даже ангела, превратив его в сущего дьявола. Еще она клялась, что поступит так же, если ее спровоцируют, потому что мужчины всегда неверны. Многое в ее рассказе было искажено из-за давности времени, вина и чувства обиды. Но, несмотря на все ее негодование, я услышала в ее повествовании другую правду: бабушка и ее возлюбленный боялись гнева и возмездия мира, в котором их брак был запретным. Тот факт, что они достойно приняли свою участь, еще больше злил мою мать. Когда ей исполнилось десять лет, ее настоящий отец умер, так и не попытавшись воссоединиться со своей возлюбленной. Этот грех мать так и не смогла простить, потому что их любовь была столь велика, что могла исправить существующий мир, а ее утрата только все разрушила.

Не знаю, можно ли верить пьяным словам человека, терзаемого одиночеством, но сбивчивый рассказ матери заронил во мне мысль о том, что силы желания достаточно, чтобы сотрясти основы мира. И я всегда думала об этом, хоть любовь оказалась для меня недосягаемым плодом.

Я не стану лгать, что не оплакивала эту потерю. Но такая женщина, как я, – скалистый утес, на котором мужчина проверяет себя, прежде чем спуститься на безопасную равнину. Я не могу винить людей в том, что они склонны идти по наиболее легкому пути. Также я не виню тех, кто считает мой выбор неправильным. Я задумала так, я выбрала, и несу бремя последствий этого выбора.