Весь этот джакч

Полпути я его просто придерживал, обхватив тощий торс, а полпути пронёс на закорках. Князь шёл сзади и поэтически молчал. Наверное, представлял себе, что Рыба делает ему выволочку за самоволку, а он снова пытается застрелиться…

Если честно, я был зол, что он за нами увязался. Хотя, конечно, пулемёт без него я бы и не добыл, и не доволок.

Ладно, что получилось, то получилось.

Дорога к проходу заняла около часа. Вися у меня за спиной, Шило сознался, что, когда вёл в убежище Рыбу, два раза сбивался с пути, но в конце концов всё же вышел на нужную тропу… Сейчас мы не сбились — и потому, что карту он нарисовал добротно, и потому, что было уже почти светло.

Но сам проход мы без Шила точно бы не нашли. Стояли бы в двух шагах — и не заметили.

И дело даже не в том, что рядом росло кривое дерево с тонкими поникшими ветками. От самого прохода исходило что-то такое, что не позволяло на него смотреть. Так… ненавязчиво. Взгляд просто соскальзывал — и туда, дальше по тропе, к голой рощице…

Но Шило был с нами. Я опустил его на землю, и он прошёл сквозь опущенные тонкие веточки. И как бы скрылся в тени.

За ним, отстранив меня, скользнул Князь. Потом уже я.

Но прежде я положил на землю белый камень. Который так и таскал в кармане — с того самого дня.

Князь

Первое, что мне не понравилось тут — нет, не безумное небо; мне не понравился еле уловимый запах гари. Горелого мяса. Кто жёг танки над своими траншеями — тот никогда этого запашка не забудет и ни с чем не спутает…

Я остановился, заозирался — и чуть не упустил Шило. Нет, он не в побег надумал — а покачнулся и едва не скатился под уклон.

Я успел его подхватить.

Даже в сумерках было видно, что Шило сделался иссиня-бледный. Да, я тоже перед тем, как выйти из туннеля, почувствовал что-то похожее на то, будто ступаю по не очень прочному плоту (не «Адмирал Чапка», нет) — но на Шило это подействовало сильнее…

— Извините, господин полковник… меня сейчас…

Я придерживал его, пока он не проблевался. Потом дал воды.

Появился Чак. Вид у него был обалдевший.

— Ну, ребята…

— Вперёд, — сказал я. — Продышимся на ходу.

Я пошёл первым, Чак опять волок Шило под мышкой. Я подумал было, а не оставить ли парня где-нибудь в скалах, но решил, что это слишком безответственно.

От прохода куда-то вела хорошо протоптанная тропа. Небо светлело и шевелилось, и уже было видно, что мы находимся в обширном кратере — наверное, древнего вулкана. В центре его чернело озеро, напоминающее по форме растянутую шкурку какого-то зверька: спинка, большая голова, четыре лапы, длинный хвост.

Вся местность представляла собой — по крайней мере там, где её можно было видеть в деталях — сплошное каменное поле, которое могло бы быть непроходимым, если бы пространство между камнями не было забито, как ни странно, глиной. А может быть, даже илом. Наверное, когда-то — не очень давно — вся эта воронка была залита водой.

Впереди вдруг появился огонёк. Непонятно было, зажгли его или мы обошли какое-то препятствие.

— Там дом, — сказал Шило.

— Это не похоже на фонарь, — сказал я.

— Это не фонарь, — сказал Чак. — Это угли.

Шагов через сто смрад горелой плоти стал невыносим. Было ясно, что это не от дома (или что там от него осталось) — туда идти было ещё довольно далеко, да и ветерок тянул сверху, вдоль склона. Шило остановился.

— Здесь, — сказал он.

От нашей тропы вверх уходило ответвление.

— Стойте на месте, — сказал я.

Тропка вверх была короткая, ступенчатая. Буквально ступенек десять…

Я оказался на небольшой плоской площадке, более или менее обустроенной: с неё повыковыривали большие камни, ими обнесли площадку по периметру, а на середину натаскали земли, выровняли и утрамбовали. С боков вскопаны и огорожены были то ли грядки, то ли клумбы, на них зеленело что-то полувтоптанное. Валялись изодранное тряпьё, растоптанный латунный чайник, ложки, какая-то тележка без колеса… Вход в пещеру обрамляли более светлые, чем под ногами, камни — а ее внутренность заполнял чуть подсвеченный изнутри дым; он поднимался чуть вверх, там его перехватывал ветерок, нагибал книзу — и дальше дым растекался и тёк между камнями.

К смраду я, наверное, уже притерпелся…

Спустившись на тропу к ожидавшим меня, я с трудом сказал: «Никого». Чак кивнул. Шило промолчал. Мы двинулись дальше.

Потом Шило сказал:

— Глаза берегите.

И тут вспыхнуло небо. Светлые и тёмные полосы почти мгновенно превратились в багрово-пламенные и почти чёрные, скрученные в жгуты и вращающиеся — как вдоль, продолжая закручиваться, так и вокруг центра неба… Я был, пожалуй, готов, Рыба рассказала и описала это явление подробно… и всё равно — пробрало!..

Всё, только что равномерно серо-чёрное, вдруг стало многоцветным, нервным, слишком объёмным, слишком выпуклым. Свет и тени не стояли на месте — будто сверху светил прожектор, перед которым беспорядочно двигали красноватое рифлёное стекло.

Я прикрыл лицо рукой. И из-под ладони увидел, что впереди, перед полусгоревшим домом, стоят человек восемь. Стоят неподвижно и как-то деловито.