Веселый третий

Он постучал совком по лошадиной спине, по выгнутой шее… Сухая глина посыпалась в дырочки Николкиных сандалий. Вот сандалии полны, лошадка очищена и поставлена на крыльцо хозяйки. Николка скромно сидит на своём порожке.

– Я знаю, – сказала Ия, как только подошла, – это ты Борьку оскорбил.

– Чего-о? – закричал Николка. – Чего-чего?

– Оскорбил. Борьку.

– Я-а? – Николка закричал бы сильнеё, но что-то булькнуло у него в горле. Наверно, опять это… как оно? Возмущение.

Н-ну уж! Мало того что бестолковая, ещё врёт! Никого Николка не оскорблял! Не будет он с ней водиться! Не будет! Не будет! Надо было выпалить всё это ей в лицо, но возмущение сжало Николке рот. Но у Ии рот был свободен, она сказала:

– Оскорбил, спасибо тебе. Я видела – совком.

Что такое? Оскорбил – спасибо? Как это она сказала? «Ошкор-бил. Шпашибо. Шавком».

«Лошадка! – догадался Николка. – Оскоблил совком». Фу-у ты! Ну кто же так говорит? И кто коня называет Борькой? Что теперь делать? Раз «шпашибо» – придётся водиться.

Николка в затруднении. Непонятная она всё-таки какая-то. Совсем даже непонятная. Просто не знаешь: хорошая или нехорошая? И ещё не знаешь: водиться или не водиться?

Мишка счастливый

Это хорошо, что дождь. Это здорово. Вот когда пригодится старый зонт, который чуть было не выбросили.

Мишка вышел с этим зонтом во двор и стал открывать его. Зонт вздрагивал, хлопал, как крылья большой испуганной птицы, а Мишка стоял под дождём и думал, что это здорово – такой дождь. Наконец зонт дёрнулся, скрипнул спицами и раскрылся. Ну, чего ещё надо? В ботинках хлюпает вода, а сверху… а уж сверху-то это всякому понятно: косые струи бьют глухой дробью в этот самый зонт, который чуть было не выбросили. Теперь он тугим парусом бьётся над головой. Жалко только, что никто не видит: все разбежались. Мишка постучал в окно Толику:

– Выходи!

– Меня бабушка не пустит.

– Так она же ушла, твоя бабушка. Стоит теперь где-нибудь в чужом парадном.

– Ну тогда я галоши не найду. Куда-то бабушка убрала…

– Зачем галоши? У меня их сроду не было.

Хорошо Мишке: бабушки у него нет, галош нет, не то что Толику.

– Ну выходи, а то дождь перестанет.

С Мишкиного зонта льётся вода за воротник, на коленки, а Мишка стоит и улыбается. Опять же ему хорошо. А Толик не любит, когда на него льёт, а уж за шиворот… бр-р… не переносит.

– Ну выходи. Боишься?

Да почему боится? Просто человек не хочет, не может, не переносит. И ботинки будут мокрые, дома все догадаются, что он по лужам ходил. Мишке-то хорошо, у него никого нет, одна тётка, и та целый день на работе.

Когда дождь стал тише, Толик взял мамин зонт и всё-таки вышел.

– Не вытерпел! – закричал Мишка. – Теперь плохо льёт. Давай под трубу встанем.

– Да ну… Зря только вышел. Лучше домой пойду… рисовать.

– А чего ты рисуешь?

– Да то же опять. Учитель перерисовать велел, – вздохнул Толик.

– А ты брось.

– Нельзя. Я способный.

– А гоголь-моголь ты ещё ешь?

– Не всегда.

– А ты не ешь, раз противно. Я чего не хочу, того не делаю.

– А уроки ты всегда хочешь?

– Ну, уроки надо.

– А в магазин тебя каждый день посылают, ты хочешь?

– И это надо. Сказал тоже. Не купишь – не поешь. И не каждый день. День – я, день – тётя Маня.

Мишка нагнулся и поднял кривую железку:

– Пригодится для моторки. Тот болт ты не потерял? Потерял, да? Чего молчишь?

– Его… мама выбросила.

– Ка-ак? – закричал Мишка и схватил товарища за свитер. Его зонт стукнулся о Толиков и закрылся. Мишка стоял под дождём и орал: – Такой болт выбросили! Обалдели! Где теперь найдёшь такой болт?

Толик моргал и пятился к стене. Мишка отпустил его и сказал уже тише:

– Эх ты-ы! Знал ведь, что он нужен. Как теперь делать будем?

– Я не буду… Мне глиссер купили.

– А-а, – протянул Мишка недобрым голосом, – купи-или. – И плюнул. Нет, не на Толиковы ботинки, конечно, а рядом. – Готовые – барахло. Ломаются быстро. Я свой сделаю.

– Зачем свой? Вместе будем пускать. А у нас он всё равно бы не вышел, как тот, помнишь?

– Чего тот? После того я ещё делал, он знаешь как ходил? Вот попрошу резину от шин у дяди Сергея и сделаю мотор на тыщу оборотов. Обгонит твой восьмирублёвый глиссер. Тебе за восемь купили?

– Не знаю.

– За восемь двадцать. Я знаю.

А вот и дядя Сергей приехал. Он привёз на грузовой машине клубнику в маленьких корзиночках. Мишка подбежал к нему и стал разговаривать. Рабочие уже открыли кузов и передавали корзиночки из рук в руки, как вёдра на пожаре.

– Помогайте, друзья! Получите по горсти.

Мишка бросил свой зонт в кабину и побежал помогать. Толик стоял в стороне.

– Чего же ты? – крикнул ему рабочий. – Здоровый какой…

Толик отошёл от этих людей, которых он стеснялся и которые ему как-то не нравились. А Мишке было хорошо. А когда выгрузили машину и ему насыпали в газетный кулёк клубники – было здорово.

– Ну садись, – сказал дядя Сергей, – до бензоколонки довезу. Садись и ты, – махнул он Толику.

– Я не хочу.

Мишка сел в кабину и высунулся в окно. Рот у него был измазан клубничным соком:

– Не бойся, обратно вместе добежим!

– Да ну…

– Что за товарищ у тебя странный! – удивился дядя Сергей. – На машине кататься не хочет, клубники не хочет…