Веселый третий

– Это у него там было… сзади, – Нюрка потрогала свой затылок. – А теперь тут… на лице.

Ну чего с ней разговаривать? Живое от неживого отличить не может. Володя лёг на спину и стал рассматривать ветки яблони над головой.

На другой день, когда он посмотрел на пугало, ему и самому показалось, что это лицо. И дыра. Нехорошо. И всё пугало как-то поникло, стало печальным. Конечно, это оттого, что нету ветра, и вообще это ерунда. А всё-таки…

Нюрка пришла и села, как всегда, на траву, на своё место. Володя старался на неё не смотреть, но вдруг она прокукарекала молодым петушком.

– Как это ты?

Она показала тонкую травинку, натянутую между большими пальцами:

– Дуй, и всё.

Володя попробовал, и у него получился хрипловатый свист. Потом они кукарекали с Нюркой наперегонки.

На следующее утро Володя слушал петуха. Петух кричал зычно, раскатисто. Так из травинки не выдуешь. А молодые петушки – другое дело. Володя лёг в траву и наблюдал. Петушок сначала удивлённо поворачивал голову, как будто прислушивался, потом, дёрнув шеей, хрипло выкрикивал: «ы-ку-ку-у!» Володя стал выдувать так же. Из тонкой и туго натянутой травы получался высокий и резкий звук, из травы потолще – низкий. Если натянуть слабее, голос дрожал, был хриплым. Скоро Володя так приладился, что петушки ему стали откликаться.

Потом Володя лежал и слушал чириканье какой-то птички. Пела она так себе, ничего особенного, и всего-то знала три коленца, но как старательно их повторяла, как ласково. Она давно, наверно, жила в том конце сада и пела всё время, только Володя раньше не замечал.

Пришла Нюрка с большим – целое решето – подсолнухом, но семечки в нём были мягкие, молочные.

– Принеси лучше грушовки.

Она нашла под яблоней два розовых паданца.

– Да не эти, вон те.

– Это не грушовка. Анисовка.

Володя усмехнулся: ещё разбирается.

– А вот это? – показал на зелёные, большие яблоки над головой.

– Апорт. Ки-ислые. – Нюрка сморщила нос.

– А это?

– Медовка.

– Откуда ты знаешь?

Она застенчиво пожала худыми плечами и отвернулась.

– А про Гадкого утёнка ты знаешь? Нет? Ну садись.

Володя начал рассказывать негромко и неторопливо. Так для Нюрки будет лучше. То он шипел гусаком или сердито булькал индюшкой, то пищал слабым голосом утёнка. Говорил, говорил, потом остановился и глянул на Нюрку. Она чуть подалась к нему, приоткрыла губы и была неподвижной.

– Ты чего? – удивился Володя. – Да ты не расстраивайся.

И он опять зашипел, загоготал и, вытянув руку, как длинную птичью шею, стал сердито и сильно долбать пальцами, сжатыми щепотью. Бедный Гадкий утёнок метался туда и сюда, но жёсткий клюв настигал его в траве, возле дерева и у самой Нюркиной коленки. Володя шипел, гоготал и, подняв ещё выше свою руку, хотел щипнуть край линялого Нюркиного платья, но Нюрка вдруг оттолкнула его и, втянув голову в плечи, пригнулась к траве и прикрыла то самое место, куда направлялся железный клюв.

– Не дам, не дам, ы-ы-ы! – выкрикнула она, не поднимая головы с земли и защищая собой одинокого Гадкого утёнка.

Володя остановился:

– Ну вот. Здравствуйте!

Нюрка затихла и, уже стесняясь, поднялась.

– Чудачка ты, – сказал Володя и снял соломинку с её мокрой щеки. Потом он накрыл голову подсолнухом, как шляпой, и поклонился Нюрке. Она не засмеялась.

– Да ну тебя. Слушай дальше.

– О-ой! – радостно протянула Нюрка, когда появился прекрасный лебедь. И вздохнула. Потом сидела и улыбалась. Ничего не спрашивала, только теребила в руках траву-метёлочку.

Иногда Володя читал про себя, или насвистывал, или думал о чём-нибудь. Нюрка ему не мешала. Дни летом долгие-долгие, особенно если нельзя бегать и приходится сидеть возле дома в этом саду-огороде. Нюрка научила Володю различать всю ботву на грядках, даже петрушку от сельдерюшки.

Володя каждое лето приезжал в деревню и сад свой знал хорошо. Но только всегда это были просто ряды яблонь. А теперь: вот старая, как бабушка, медовка с жёлтыми, душистыми яблочками, вот стройная грушовка, яблоки нежные, продолговатые, как серёжки у молодой хозяйки. А рядом апорт, статный молодец, ствол высокий, ветви сильные, с тяжёлыми плодами. Все они стали как добрые знакомые, с которыми можно поздороваться.

Нюрка сегодня что-то не приходила, и стало тоскливо. Вот тебе раз! Немудрёная такая девчонка, семи годов ей нету, и молчит всё больше, стесняется. А без неё скучно. Она умеет слушать тихо-тихо, даже то, что уже знает, она умеет удивляться тому, чему никто не удивляется. Она умеет и смотреть. Долго, внимательно, и как Володя плетёт плётку-семихвостку, и как ползёт по сучку зеленая гусеница. Ей всё интересно. И с ней интересно.

Нюрка, приходи!

Николка в затруднении

Сначала Николка совсем приуныл. Неужели сюда никто не приедет? Из ребят, конечно. Так и пробудешь с этой бестолкухой. Всё она путает или забывает. И белобрысая тоже. Вчера прибежала, хлоп-хлоп глазами:

– Наша Топка ощенилась!

У Николки что-то прыгнуло в груди. На всякий случай он сказал:

– Врёшь. Он и не думал. Он – пёс.

– Ощенилась. Я сама видела. Я подошла…

– Видела?

– Видела. Я же подошла…

Николка слетел с крыльца и понёсся через двор.