Весенние ливни

Но, оказавшись на лестничной площадке Шарупичей, он заколебался. Чего он собственно прилетел сюда? Откуда он взял, что Лёде что-то угрожает и ее надо защитить от чего-то? Как отнесутся к его приходу отец и мать Лёди? «Помнишь, как умилялась Арина в театре?» А тут у него нет даже мало-мальски уважительной причины… Хотя зачем она, выдуманная? С Лёдей он все равно обязан поговорить, открыть ей глаза. Ведь Юрка и мизинца ее не стоит. Почему молчал до этого? Васин абсолютно прав!..

Пожав вялую Лёдину руку, заглянув в серое, усталое лицо, Тимох убедился: Лёдя действительно в беде. Она стояла перед ним тихая, убитая, словно не узнавая его. В комнате было чисто, бело, и Лёдя в простеньком платьице, с прямым пробором на склоненной голове выглядела больной.

— Давно тебя не видела,— зябко поежившись, произнесла она. Потом подошла к кушетке, села, взяла вышитую подушечку и положила на колени.

— Давно… — подтвердил Тимох, чувствуя, как заныло сердце.— Но что с тобой?

Вопрос задел Лёдю. Она бросила настороженный взгляд на дверь, поправила подушечку, но смолчала.

— Как у тебя с Юрием? — пошел напропалую Тимох.

— А тебе не все равно?

— Нет.

— Это ново. Зачем ты пришел? Сочувствовать или как?

Не было сомнения: беда, в которую попала Лёдя, связана с Юрием. Тимох рванулся к ней и, не сдерживая себя, возмущенно заговорил:

— Разве он для тебя? Он же ни дружить, ни жалеть… ничего но умеет. А если и дружит, то с оглядкой на себя. Если это ничего ему не стоит, если так удобней… Или под влиянием… Его ведь одинаково легко заставить и дружить и ненавидеть. Он все сделает, если ему приказать. Отречется от себя, изменит… И будет верить, что только так и должно быть…

— Я не хочу слушать наговоры! — зажала уши Лёдя.

— Как угодно. Но я повинен был тебе это сказать! Подумай как следует, приглядись… Ведь это правда!..

— Ты злой, жестокий человек! — Она сбросила с коленей подушечку и вскочила.— Чего тебе нужно от меня? Что я не властна любить, кого хочу? Уходи!

Отвернувшись, Лёдя сложенными, как для молитвм, руками закрыла рот и, пока Тимох не ушел, стояла к нему спиной.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Бригада Прокопа Свирина отказалась от наладчиков и переналадку, мелкий ремонт делала сама. Потому и являлась загодя. Михалу в то утро тоже надо было застать сменщиков за работой (они немного отставала), я он пошел вместе с Лёдей.

В проходной они поздоровались с усатым дядей Василем — вахтером, и очутились иа заводском дворе. И здесь Лёде вспомнился ее первый заводской день — как вот так же шли на завод с отцом, как здоровались с вахтером, и она, Лёдя, чувствовала себя такой же несчастной.

Но сейчас было и что-то иное. Знакомые корпуса, плакаты с лозунгами и портретами передовиков, молодые посадки, электрокары, тупорылые тягачи стеля для Лёди уже как бы обычными, но, казалось, такими нужными, что трудно было и представить, как бы она жила без них. Да и отец… Он шагал рядом и, не стесняясь, обнимал ее за плечи.

Узнав тогда о ее несчастье, он, думалось ей, обязательно разразится скандалом и перестанет замечать ее, как это случилось, когда Лёдя было отказалась поступать на завод. А он, выслушав мать, только зажмурил на минуту глаза. Но зато, что он, видимо, пережил за эту минуту!.. Вернувшись же от Сосновских, обессиленный и добрый, такой добрый, каким бывает очень усталый человек, он сел на кушетку, и благодарная Лёдя, прижавшись к молчавшему отцу, была готова отдать ему душу…

— Выше голову, Ледок, подними,— видя, что она сутулится, посоветовал он.— Нехай будет как будет. Теперь важно другое — не делать новых ошибок.

— Я понимаю, тятя.

— Счастье, дочка, равно труду. Так, кажись, и в древности говорили…

Вопреки всему, она еще не верила, что станет матерью. Это было невероятно. Такой беде обязательно должны были помешать случай, чудо. Но все равно сочувствие отца всколыхнуло ее существо.

В пролете стояли столы с книгами, тетрадями, с яркими, разноцветными открытками. Возле них толпились рабочие. Кира добилась, чтобы в дни получки в цехе работал книжный киоск. «Молодцом! — подумала Лёдя, невольно входя в заводские заботы.— Не мешало бы и возле проходной организовать…»

Она купила несколько открыток и поднялась к своим машинам. Проследила, чтобы сменщики убрали за собой рабочее место, и, не дожидаясь Трохима Дубовика, который был ее напарником, взялась менять форму на машине низа. Работа была новой и захватила Лёдю. Разрумянившись, она ловко орудовала ключом и сама удивлялась, как все ладно у нее спорится. Радовали и Прокоп с Кирой, которые переналаживали машину верха. Работали они накоротке, чуть не касаясь головами, и у обоих были хорошие, светлые лица.

Сквозь окна и фонари на крыше в цех падал свет.

И хотя стекла были не настолько чистые, чтобы можно было рассмотреть небо, его мартовская голубизна угадывалась.