На разъездах, на станциях, где стояли подолгу, высыпали из вагонов. Торопились к водоразборной колонке, раздевшись, пускали воду и, пока хватало духу, мылись и пританцовывали под ледяной струей, что секла тело. Потом играли в волейбол, загорали. И, казалось, никто еще не мылся под лучшим душем, никогда не приходилось так азартно играть в волейбол, ни разу так ласково не грело солнце.
Чаще по ночам на крупных станциях ходили в солдатские столовые длинные деревянные бараки. На столах стояло по два котла — с борщом, с перловой кашей-шрапнелью — и огромный чайник. Любители проявить инициативу отмеряли половниками порции. Тускло горели под потолком электрические лампочки. Из котлов поднимался аппетитный пар и, сдавалось, ходил ходуном от напористого, веселого шума, шуток и смеха. Ели из металлических мисок, обжигали губы, а затем, сломя голову, неслись к вагонам.
Большие города обычно проезжали тоже ночью, не останавливаясь. Толпились возле дверей и люков окон. Нарочито заводили песню и пели во весь голос, захлебываясь от ветра. По этим песням, по красным с лозунгами полотнищам на вагонах люди узнавали, что едут целинники. На перронах вокзалов, на улицах около опущенных полосатых шлагбаумов им что-то кричали, махали вслед.
На последней остановке перед Сызранью по вагонам предупредили: когда поезд приблизится к мосту через Волгу, закрыть двери и не высовываться из окон.
— Рискнем! — предложил Тимох Васину и, перемигнувшись, вместе с ним незаметно исчез из вагона.
Догадываясь, в чем дело, Юрий соскочил вслед и, как предполагал, отыскал их на тормозной площадке. В вагоне было душно, жарко, потому он и до этого некоторые перегоны просиживал здесь — загорал.
Заметив его, о чем-то говорившие Васин и Тимох замолчали.
— Это, ребята, Волга! Ого! — сказал более восхищенно, чем это чувствовал, Юрий.— Но в Куйбышеве, наверное, обратно придется перейти в вагон. Правда?
Ему не ответили. Он спросил еще раз, и Юрке показалось: его хотят унизить и за что-то отомстить.
Темнело. На стрелках загорались огни. Пахло мазутом, нагретыми шпалами, песком и чем-то еще — специфическим, станционным. Где-то вблизи лязгали буфера, посвистывал маневровый паровоз-кукушка и верещал свисток сцепщика.
Состав на этих перегонах тянул электровоз. Он рыкнул, дернул раз-второй и начал набирать скорость. Сначала вразнобой, сбиваясь с ритма на стрелках, потом все слаженнее застучали колеса. И приятно было слушать их перестук, приятно без мыслей смотреть на звездное небо, разлинованное телеграфными проводами, на окутанный синеватыми сумерками простор — то холмистый, то неоглядно ровный. Верно, в этом стремлении к бездумному созерцанию тоже проявляется человеческая жажда красы.
Видя, что друзья все молчат, и, бесспорно, из-за него, Юрий перешел на другую сторону площадки и сел, спустив ноги на ступеньку.
Приближение Волга он почувствовал по свежести, неожиданно дохнувшей на него. Поежившись, Юрий взялся за поручни, подался вперед и начал вглядываться в темноту. Волга уже угадывалась — там, куда, грохоча, мчался поезд, темнота редела и от земли исходил туманный свет.
Наконец вдали блеснула стальная полоска. Блеснула, затрепетала и стала расти. И по мере того, как она росла, темнота исподволь поднималась вверх. Поезд сбавил ход и осторожно взошел на мост. Перестук колес стал слышней и эхом отдавался в железных переплетах. А внизу поблескивала Волга, бескрайняя, стальная. Там-сям мерцали огоньки бакенов. Плыл пароход — тоже в огнях. Но это только подчеркивало безбрежность реки.
— Иди сюда,— позвал Васин.
Юрий подошел к товарищам и остановился, пораженный. Не очень далеко над зыбкой волжской гладью он увидел россыпь городских огней и два взметнувшихся в небо факела. Огромные голубые языки пламени трепетали и колыхались в ночной синеве.
— Что это? — стаил дыхание Юрий.
— Жгут лишний газ,— отозвался Васин.— Я бывал тут, когда в армии служил. Правда, ничего?
Юрий кивнул головой и заметил, как жадно глядел на огни Тимох. Он будто тянулся к ним.
— А гидростанция далеко отсюда? — спросил он и скорее подумал вслух, чем сказал: — Тут всё стоит друг друга. Вот где поработать бы!
— Работать везде одинаково,— не согласился Васин.
— О не-ет, Сеня, врешь!.. А холодно, ребята! Ух, как холодно…
Только теперь Юрий почувствовал, что замерз, что дует холодный ветер, и зябко поежился. Захотелось курить. Но, как оказалось, никто не взял папирос, и настроение сразу упало.
Волга осталась позади. Пытаясь согреться, они сели на середине площадки, прижались друг к другу и обхватили колени руками. Но холод забирался под майки и леденил тело.
Когда состав, не останавливаясь, промчался мимо вокзала, на котором светилась зеленая надпись — «Куйбышев», Тимох решительно хлопнул себя по коленям.
— Пошли! Так закоченеть недолго!
Его поняли.
— Давай попробуем,— спокойно отозвался Васин.