Весенние ливни

На обратном пути они заметили возле вокзала открытый ларек. За прилавком, подперев щеки, дремал пожилой продавец-грузин. Он клевал носом, поднимая голову, не раскрывал глаз, а только кривился, будто отгонял этим мух или прислушивался к неприятным звукам. На прилавке и сзади на полках пирамидками стояли консервные банки, наклоненные, чтобы было видно, что в них, ящики с конфетами, копченой салакой и пряниками. Вверху за марлевой занавеской поблескивали темные бутылки.

— Вино есть? — спросил Тимох, который никак не мог так просто закончить эту ночь.

Не раскрывая глаз, продавец покрутил головой и снова клюнул носом.

— А хлеб? — поинтересовался Васин.

Продавец кивнул головой и встал.

— Кацо,— по-дружески попросил его Васин,— заверни нам, коли ласка, вон тот брусок хлеба с верхней полки. Можно?

— Из Белоруссии? Целинники? — плутовато перекривил лицо продавец.— За твои зоркие глаза, кацо, можно! Давай тридцать восемь рублей и не говори никому. Я ведь тоже партизанил у вас…

На рассвете пришли грузовики. Тимох одним из первых бросил в кузов рюкзак и ловко вскочил сам, намереваясь занять место возле кабины: там меньше трясло и лучше было смотреть вокруг. За ним, кувыркаясь через борт полезли остальные. Он заметил, как спешил Юрий, а когда тот, виновато и довольно улыбаясь, стал подле него, догадался, что хочет быть вместе.

После памятного ночного приключения Юрий вообще держался рядом, угощал домашней снедью, старался перенимать Тимоховы привычки — носил кепку, сдвинув чуть не на затылок, так же размахивал руками. «Набивается в товарищи, ищет опоры»,— желая быть справедливым, но, вопреки своей воле, враждебно посматривая на него, подумал Тимох и сказал:

— Ты подвинься немного, пусть место Сене будет.

Васин забрался в кузов последним. Он разговаривал с Женей Жук, ревновавшей его к товарищам, и присоединился к Тимоху с Юрием лишь после того, как шофер нажал на стартер.

Так, стоя втроем возле кабины, они и поехали, каждый думая о своем.

Вокруг простиралась желтая, бескрайняя равнина, поросшая сухой, как сивец, травою. Зеленоватое перед восходом солнца небо да желтая с редкими кочками травы степь — и больше ничего. Нет, еще пыль и сизая дорога, торная, гладкая, как ток.

Холодный тугой ветер дул не порывами, а беспрестанно и, к счастью, не навстречу, а сбоку, так что пыль от грузовиков относило в сторону. Пыльные пряди долго расплывались над степью и оседали где-то очень далеко. От этого необычного, однообразного простора и особенно от ветра начинала болеть голова. Но Тимох и тут нашел хорошее.

— Вот это дороги! — выкрикнул он восторженно, желая доставить удовольствие представителю совхоза, который ехал в кабине с шофером и, время от времени высовываясь из оконца, угрюмо оглядывался на студентов.— Что твой асфальт! Кати и кати…

— А вот увидишь потом этот асфальт! — с издевкой осклабился тот.

— А что? — наклонился к нему Тимох.

— Пускай дожди пойдут… Ты в тапочках, верно? Ну так готовься — вместе с носками оставишь. Однако особо не жалей, всеодно повезло. Если б в сапогах был, с подошвами распрощался бы. А они дороже стоят.

— Зато зараз хорошо, папаша.

— Обожди, будет тебе и мамаша,— пообещал представитель совхоза и, вроде его оскорбил оптимизм Тимоха, убрал руку и спрятал голову в кабину.

5

Совхоз «Братский» только начинал существовать. На его центральной усадьбе, как всегда кажется человеку, незнакомому с общим планом строительства, господствовали ералаш, неразбериха. Законченными стояли только столовая, канцелярия, клуб да мастерские с сушилкой. Но и они, сдавалось, были разбросаны бог знает как.

Землянка, где поселили студентов, оказалась огромной — с земляным полом, с земляными нарами, без окон. Поэтому днем и ночью в ней горело электричество. Вместо матрацев на нарах лежала солома. Зато подушек, одеял можно было брать сколько желала душа. После собрания получили талоны и по студенческой привычке, приведя в порядок землянку, бегом бросились обедать — началась совхозная жизнь.

Кто так сделал — неизвестно, но ребята из группы Тимоха не попали ни к комбайнам, ни на ток, ни даже в сушилку. Подозревали, что повинен в этом был представитель совхоза, который так неожиданно рассердился в дороге. Ходил он в помятом, словно изжеванном костюме, с расстегнутой всегда ширинкой, и бирюковато смотрел на всех из-под лохматых бровей. «Джига»,— окрестили его студенты и здоровались не иначе как церемонно, почтительно. Так или иначе, но Тимоху и его товарищам довелось… караулить огород.

Мечтали, конечно, не о такой работе, и Тимох понимал: все недовольны. Одни — потому, что ничего не заработают, другие — от стыда перед работавшими в поле. Но делать было нечего: посмеиваясь над собой, построили на пригорке шалаш, вооружились палками и стали сторожами. На второй вечер вдруг услышали истошный крик Юрия — тот звал на помощь.

Здоровенный чубатый парнюга, не обращая внимания на петушившегося багрового Юрия, рвал огурцы па грядке и совал их за пазуху (карманы уже были полны).

— А ну клади назад! — приказал Тимох.