Весенние ливни

Когда же Юрий наконец спустился на землю, стал на дрожащие, странно ослабевшие ноги и посмотрел на ферму, которую только что установил, сердце у него зашлось от удовольствия. «Кончим работу — отправлю письмо и пойду отдохну возле сушилки,— подумал он, судорожно глотая слюну.— Эх, Лёдю бы сюда! Пускай посмотрела бы…»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Вера не находила себе места: минуло с месяц, а вестей от Юрия не было. Правда, сын не любил писать письма, но должна же быть у него совесть! И, полнясь тревогой, она не знала, что и думать. По ночам Вере снились кошмарные сны. С Юрой обязательно случалось что-то страшное. То он погибал во время каких-то обвалов и неживой, искалеченный, летел вместе с камнями в черную прорву, то умирал у Веры на коленях в убогой грязной избе без потолка, с дырявой крышей. Когда же Татьяна Тимофеевна по секрету сообщила ей, что ходят слухи, будто какой-то поезд со студентами-целинниками потерпел под Златоустом крушение, Вера чуть не сошла с ума. Не дождавшись, пока муж приедет обедать, она помчалась в институт.

Там шли приемные экзамены. Во дворе, в коридорах сновали озабоченные юноши, девушки. Толпились возле окон, что-то обсуждали, спорили. Склонившись над тетрадками, сидели перед аудиториями, ерзая на стульях, заглядывали в замочные скважины. Вера была здесь впервые и растерялась. Куда идти, к кому обратиться? Все, у кого она спрашивала, отрешенно пожимали плечами — им было не до нее, хватало своих забот. Равнодушие оскорбляло Веру, девушки и юноши казались черствыми, непонятными. Мысли снова обращались к сыну: а понимает ли она его? Знает ли, чем он живет? Да и живет ли?..

Едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, Вера побрела по коридору, надеясь, что увидит хоть какую-нибудь спасительную табличку.

В комитете комсомола деловитый, но видимо истомленный вот такими посещениями, юноша в роговых очках заверил ее, что причин для паники нет, и дал адрес Юрия.

— Вы сегодня, кстати, не первая,— сказал он, посматривая под обшлаг на часы.— Быстро это у нас разносится. Хотя многие знают, что слухи — вранье, если не больше…

Недовольная всем на свете, Вера подошла к своему коттеджу и чуть не столкнулась возле калитки с Лёдей Шарупич. На девушке было новое с золотистым отливом муаровое платье, которое шло к ее русой косе, видимо, нарочно перекинутой через плечо на грудь. «Вырядилась перед тем, как идти сюда,— догадалась Вера, враз заметив всё, и оглядела девушку с ног до головы.— Чего ей нужно? И так тошно!»

— День добрый,— тихо поздоровалась Лёдя.

Вера Антоновна не ответила, но остановилась.

— Юра прислал мне письмо,— с трудом произнесла Лёдя, потупясь.

— Юрик? Письмо? — вспыхнула Вера Антоновна, сама замечая, как краснеют лицо, шея, грудь.

— Он просит, чтобы я передала вам, что у него все в порядке.

— Передала? А при чей тут, собственно, вы?

— Мы по-прежнему дружим с Юрой…

— Не понимаю.

— Тогда лучше спросите у него самого, когда приедет…

— Я знаю, у кого и что мне спрашивать. Откуда это у вас? Где вы научились так разговаривать со старшими? Неужели в школе? Распустились совершенно!..

Ревность и обида толкали Беру Антоновну на ссору. Ненавистной стала эта стройная, со вкусом одетая девушка — ее лицо, на котором сквозь смущение начала проступать упрямая гордость, ее вызывающая русая коса. Если бы Лёдя растерялась и выглядела беднее, Вера Антоновна, возможно, сейчас отнеслась бы к ней не так враждебно. Теперь же злили сама Лёдина выдержка, ее желание быть равной.

Лёдю тоже подмывало повернуться, рывком откинуть косу за спину и уйти. Но перед нею стояла не просто ослепленная неприязнью эгоистка, а мать Юрия — женщина, которая тоже любила его и желала ему добра.

— Он просит, если можно,— пересилила себя Лёдя,— выслать ему ботинки. У меня как раз нет денег, а то я сама купила бы в магазине.

— Этого еще не хватало!

— Почему?

— Не расписались ли вы уже? Сейчас всего можно ждать, Однако, где ваша девичья скромность?

Неожиданно даже для нее самой из глаз Лёди брызнули слезы. Она торопливо достала из-за обшлага носовой платок, но не вытерла глаза, а лишь дотронулась до них и, словно не узнавая, посмотрела на Веру Антоновну.

— Вы… вы любите только одну себя! — судорожно перевела Лёдя дыхание.— Да, да. Не Юру, а себя!..

Вера Антоновна, выпрямилась, жеманно открыла певучую калитку и с силой захлопнула ее за собой, втайне надеясь, что калитка заденет Лёдю.

Из открытого окна послышались старательно разыгрываемые гаммы. Кто-то — Соня или Леночка — сел за пианино и с подозрительным увлечением, нараспев, взялся отсчитывать такты:

— Раз-и, два-и, три-и…

Чтобы подучить девочек музыке, Сосновские в этом году раньше, чем обычно, переехали с дачи, и Вера часами просиживала с ними за инструментом. Уходя в институт, она приказывала дочерям заниматься самостоятельно. Но девочки, наверное, только увидев мать возле калитки, спохватились и вспомнили про ее наказ.

Проникаясь новыми, домашними заботами, Вера вошла в коридор. Соня с Леночкой встретили ее, заегозили, уцепились за руки и защебетали каждая о своем.