Весенние ливни

— Моя тоже такая. Для нее никого нет, кроме нас с Евгеном… Но я не оправдываю, а понять хочу. Неужто иначе не может быть? Почему они думают, что жить можно только так, как они представляют себе? У нас ведь свои пути. А мать до сих пор никак не примирится, что я работаю и в вечерний институт поступаю: почему, дескать, другие счастливее? А у меня свое счастье. Мне зараз не нужно другого. Я сначала думала, что любить можно красивое платье, косынку. Ну еще пускай — свою школу, город. Но любить формовочную машину, литейный цех? Как это? Разве можно быть неравнодушной к железнодорожным рельсам или телеграфному столбу? А выходит — можно. Да и как еще! Только чтобы в это твой труд был вложен. Чтобы ты видеть умела…

Кира порывисто притянула к себе Лёдю, припала щекой к ее щеке, преданно кося темные глаза и видя только Лёдин нос.

— Так, так, Лёдечка, дорогая ты моя! — увлеченно прошептала она.— Только не равняй ты тетку Арину… Сосновская же — агрессор, прости за слово…

Они тихо, согласно засмеялись. Сев к столу, стали вдвоем листать учебник, отыскивая страницу, на которой остановились.

Было совсем поздно, во многих домах погас свет, когда Лёдя и Евген отправились провожать Киру.

Улицы по-ночному опустели, притихли. Шаги по асфальту будили эхо. Только с завода долетал мерный, неразличимый днем гул, слышались непривычно зычные свистки паровоза: там шла своя, неумолкающая жизнь — завод работал. И казалось, что в нем бьется могучее, неутомимое сердце.

Взяв сестру и Киру под руки, Евген пытался идти в ногу, но это ему не удавалось, и он сердился. Девушки были рассеянны, молчаливы и если говорили, то только между собой. Евген тормошил их, старался расшевелить.

— Я вам что, живой человек или нет? — наконец запротестовал он.— Брошу сейчас и уйду!

Лёдя прильнула к брату, повисла у него на руке.

— Евген, милый!..

Недоумение, хандра, вызванные разговором с Верой Антоновной, прошли. Да и сама стычка с ней как-то потеряла значение: какое это имеет отношение к Юрию и их любви? Вера Антоновна сама по себе, а они сами по себе, и ничто их не разлучит. Они существуют друг для друга.

Стало легко. Завтра экзамены, но всё, что нужно, повторено. Евген придирчиво проверил их знания и остался доволен. Сказал, что угрожают пятерки. Да и голова понемногу светлела. «Кажется, все знаю,— радостно думала Лёдя.— Так всегда было и прежде: не знаешь, не знаешь, а потом — раз! — и знаешь. Как все-таки хорошо учиться! Хорошо листать страницы, зубрить, хорошо, засыпая, перебирать в памяти то, что усвоила. Весь мир делается лучше, а главное — ты ему становишься все более необходимой. А скоро и Юра приедет. Встретятся… два будущих инженера!»

— Когда вернутся целинники? — спросила она у Евгена, прижимаясь к его руке.

Он сознательно помешкал с ответом и, только когда Лёдя нетерпеливо дернула его руку, сказал:

— Не бойся, не скоро.

— Какой вы, Евген!..— упрекнула его Кира и смутилась, перехватив быстрый взгляд подруги.

На откровенность Лёди, делившейся с ней самыми заветными думами, она отвечала откровенностью не во всем. Кира не любила говорить о своих чувствах, открывать собственные секреты: то ли потому, что стыдилась этих чувств, то ли потому, что в ее отношениях с ребятами не было ничего определенного, а возможно и потому, что не особенно верила в свой успех.

Рассматривая себя в зеркало, она часто огорчалась. Смуглое скуластое лицо, раскосые глаза вызывали досаду, и Кира старалась становиться так, чтобы это хоть немного скрадывалось. Выбрав наиболее удачный ракурс, она с грустной усмешкой смотрела на себя и думала: «Вот если бы хоть так выглядела…» Когда-то Кира вычитала, что из двух неразлучных подружек одна обязательно бывает ветреной красавицей, а другая — некрасивой умницей. И не могла забыть этого. Так или иначе, но взгляд Лёди смутил ее, тем более, что она и вправду думала о Тимохе.

— Нет, серьезно,— оправдываясь, сказала она,— Радио сообщает, что там идут дожди.

— Ты следишь тоже? — обрадовалась Лёдя.

— Посмотрите-ка,— перебил их Евген.

Под электрическим фонарем, обнявшись, стояли парень с девушкой. Увидев подходивших, девушка поспешно высвободилась из объятий и испуганно побежала в ближайший подъезд.

— Кашин с кем-то,— узнал Евген.

Севка едва стоял на ногах. Когда девушка бросила его, он, чтобы не упасть, привалился плечом к столбу и, держась за него руками, с тупым, бессмысленным видом ждал Евгена, Киру и Лёдю.

— А-а, привет рабочему классу! — дурашливо поздоровался он, но рук отпустить не смог.— Видели, моя убежала. «Я не такая…» — кричит. Опасается запятнать доброе имя отца. Результат домашней агитации и пропаганды… Алё, куда же вы? Подождите, покажу вам что-то…

Девушки прибавили шаг, но Евген с нежданно проснувшимся упорством придержал их.

Севка покачнулся, оторвал от столба руку и стянул фуражку. Длинноволосой, некогда шикарной шевелюры на голове не было. Остриженный наголо, без фуражки, он стал совсем не похож на себя.

— Новая мода? — неприязненно поинтересовался Евген.