Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

На первый взгляд, два находящиеся в России объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО – Дом Наркомфина в Москве и Кижский погост в Республике Карелии – являют собой полную противоположность друг другу. Дом Наркомфина (ил. 3.1) воплощает раннесоветский подход к архитектурным проектам. Советские марксистские архитекторы и проектировщики городов в 1920‐е и 1930‐е годы воспринимали город как пространство, призванное по-новому организовать жизнь общества. В теоретических работах и на практике они стремились преобразовать городской ландшафт так, чтобы в нем сформировались новые общественные отношения. Моисей Гинзбург (1892–1946), теоретик советского конструктивизма, отразил установку на преобразование общества в проекте Дома Наркомфина (1930). Дом-коммуна, где частное пространство было сведено к минимуму, зато была интегрирована социальная инфраструктура, в том числе детский сад и столовая, должен был играть роль «социального конденсатора» (термин, предложенный Моисеем Гинзбургом в 1928 году), то есть материальной среды, сплачивающей людей в коллективы и кующей новые формы социальной жизни[188]. Совсем иное дело – Кижский погост (ил. 3.2), архитектурный ансамбль, состоящий из двух деревянных церквей XVIII века и восьмигранной колокольни, построенной в 1862 году. Он представляет собой главный экспонат музея деревянного зодчества под открытым небом, созданного после Второй мировой войны, чтобы собирать, сохранять и демонстрировать объекты деревенской архитектуры Русского Севера. Если Дом Наркомфина олицетворял понимание истории как живого, тесно связанного с настоящим и активного процесса, то музей в Кижах представлял собой попытку уловить и законсервировать ее в историческом ландшафте. Дом Наркомфина был задуман как воплощение социалистического будущего в стекле и бетоне. Кижский погост рассматривается как запечатленное в дереве прошлое народа. Однако между двумя объектами существует глубинная связь. Меры по сохранению архитектурного наследия, предпринятые в СССР после войны и нашедшие отражение в музее под открытым небом в Кижах, в значительной мере строились на теории раннесоветской конструктивистской архитектуры. Их главный идеолог Александр Ополовников (1911–1994), архитектор, занимавшийся реставрацией Кижского погоста и определивший облик музея «Кижи», учился у Моисея Гинзбурга.

Ил. 3.1. Дом Наркомфина. Ноябрь 2019 года. Фотограф – Светлана Яковлева.

Ил. 3.2. Кижский погост. Октябрь 2019 года. Фотограф – Илья Тимин.

Когда советское руководство обратилось к национальным интерпретациям истории СССР, эту перемену потребовалось отразить и в архитектуре. Поэтому в послевоенные годы для сохранения архитектурного наследия прилагалось все больше усилий. Фундамент новой государственной политики сохранения архитектурных памятников заложили постановления 1947 и 1948 годов, расширившие список объектов культурного наследия в СССР и законодательно обязавшие местные власти поддерживать их в нормальном состоянии. Десталинизация также существенно ускорила процесс музеефикации старых зданий и других сооружений. В 1960 году Совет министров РСФСР принял решении о создании национального реестра зданий и прочих объектов, признав их охраняемыми государством памятниками и расширив меры по сохранению архитектурного наследия, равно как и перечень сооружений, на которые они распространяются[189]. Документ, озаглавленный «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР» (№ 1327 от 30 августа 1960 года), включал список из нескольких тысяч зданий, главным образом церквей[190]. Список пополнялся почти ежегодно, и за последние тридцать лет существования Советского Союза в ландшафте позднего социализма десятки тысяч зданий, включая церкви, были официально признаны объектами исторического и культурного наследия[191]. На фоне этих мер происходил и другой связанный с ними процесс: старые постройки в заброшенных селах разбирали, перевозились и реставрировались на специально отведенных для них территориях, где открывались музеи архитектуры (чаще всего деревянной) под открытым небом; по подсчетам польского музеолога Ежи Чайковского, к 1990 году их общее число в СССР достигло пятидесяти восьми[192].