Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

Поражает сходство риторики автора с доводами советских реставраторов, тоже искавших в далеком прошлом эстетические идеалы, искаженные позднейшими капиталистическими наслоениями (см. третью главу этой книги). Перед социалистическим спортом – как и перед реставраторами архитектурных памятников – стояла задача заново открыть идеалы прошлого и содействовать их популяризации среди советского населения. В контексте советского культуризма такая аргументация транслировала советской аудитории нарративы и образы, представлявшие мускулистое тело как культурное. Подтверждению этой мысли служили и частые отсылки к античному идеалу мужского тела: так, «Атлетизм» Тэнно и Сорокина был проиллюстрирован коллажами, где фотографии позирующих культуристов накладывались на изображения древнегреческих статуй. Многие из тех, кто занимался данным видом спорта, позднее повторяли этот довод в интервью и мемуарах, как, например, некий Дмитрий Кононов, в 2004 году с ностальгией размышлявший на страницах специализированного журнала «Железный мир»: «Раньше наш спорт преимущественно называли культуризмом ‹…› Культуризм как культура тела и ума, система, гарантирующая, в какой-то мере, разностороннее развитие спортсмена»[455]. Поэтому неудивительно, что подростки-культуристы изображали свою вражду с панками, металлистами и другими не отвечающими представлениям о норме молодежными движениями как борьбу господствующей культуры с контркультурами. Более того, последние они часто сводили к «бескультурью», как неназванный культурист, слова которого приведены выше и который ссылался на вызывающе варварское поведение противников (битье бутылок в парках), чтобы объяснить, почему он и его товарищи искали случай их побить[456]. Еще один безымянный культурист, чье письмо в «Комсомольскую правду» процитировано в эпиграфе к этой главе, сделал упор на аналогичное противопоставление «некультурных» городских пространств, где молодые люди удовлетворяют низкие естественные потребности – напиваются или занимаются внебрачным сексом, – и подвальных спортзалов, где царит лишь культ культурного тела: «Да, скажете вы, у вас тоже есть подвалы. Но мы в них не „балдеем“, а занимаемся спортом! Боксом, тяжелой атлетикой, в общем, „качаемся“, и это дает нам многое – силу, здоровье, уверенность в себе»[457].

Мало кто из культуристов спорил, что, занимаясь в государственных спортивных учреждениях, тоже можно сформировать культурное тело, но именно способность железа преображать человеческое тело сулила кратчайший путь к здоровью и силе и особенно влекла их. Такое понимание заключенного в железе потенциала близко к взглядам Гавриила Илизарова и Валентина Дикуля, поскольку советские приверженцы культуризма, особенно Георгий Тэнно, отождествляли железо с телесным и душевным здоровьем. На это тождество указывает придуманное Тэнно выражение «железные пилюли», которым он подчеркивал целительную сил гирь и гантелей[458]. В своих работах Тэнно приводил пространные цитаты из писем читателей, где описывались чудесные превращения болезненных и хилых людей в здоровых и сильных, включая случаи полного излечения от фронтовых ранений, болезней сердца, гепатита и ревматизма – причина всегда крылась в почти беспредельных чудодейственных свойствах железа[459]. Перемены, которые авторы писем объясняли силой железа, были так же необыкновенны, как истории пациентов Илизарова и Дикуля:

«Семь лет я пролежал в гипсе, страдая костным туберкулезом. Процесс затих, и хотя горбатым я не стал, но был очень худым, болезненным и скованным в движениях. В этом время я и узнал о системе силовой тренировки. Желание преодолеть свою физическую неполноценность было настолько велико, что я фанатически увлекся атлетизмом. За 14 месяцев занятий я так изменился, что знакомые не узнают меня. Вес увеличился с 59 до 71 кг. Я попробовал свои силы в тяжелой атлетике и стал штангистом-разрядником. А мог ли я даже мечтать об этом, если бы не атлетизм?»[460]