Вещная жизнь. Материальность позднего социализма

Представленная фотография (ил. 5.3) показывает и другую грань вуайеристского пространства советских подвальных спортзалов. Неясно, куда устремлен взгляд культуриста в центре снимка, но, скорее всего, на предмет, который чаще всего, не считая спортивных снарядов, можно было встретить в таких залах, – зеркало. Этот оценивающий взгляд наводит на мысль, что культура надзора, формированию которой в советском символическом пространстве содействовал «подвальный» культуризм, не ограничивалась взаимной слежкой, о которой говорит Хархордин. В отсутствие назначенного государством тренера, курирующего их занятия, любой советский культурист был сам себе тренером. Заниматься культуризмом означало заниматься добровольным и старательным самонаблюдением. В этом отношении весьма примечательно пособие по культуризму Тэнно и Сорокина, так как в значительной мере оно посвящено не столько упражнениям, сколько навыкам самоконтроля, а заключительный раздел красноречиво озаглавлен «Сам себе наставник и тренер». Авторы призывают регулярно измерять все основные мышцы и пропорции тела, занося результаты в дневник, чтобы спортсмен мог отследить, как меняется его тело. «Прежде чем начинать занятия, отметьте рубежи, с которых вы начнете наступление против слабости, хилости, физической неразвитости», – пишут они, прибегая к военной терминологии, стимулирующей потенциальных бойцов[470]. Анализ истории антропологии показал, что попытки антропометрических исследований в западной науке XIX века принимали форму государственной власти как над собственным народом, так и над жителями колоний[471]. Рекомендация самостоятельно заниматься измерениями собственного тела, данная авторами советским культуристам, означала шаг от абстрактной централизованной государственной власти к более интимной форме власти, проявляющейся в самоконтроле и саморегулировании. Авторы первого советского руководства по культуризму рекомендовали спортсменам также дополнять антропометрические данные фотографиями, регулярно делая одинаковые снимки самих себя анфас, в профиль и со спины. Такие серии снимков «красноречиво расскажут о ваших достижениях», убеждали читателей Тэнно и Сорокин[472]. Как и в случае с антропометрическими данными, этот совет удивительным образом перекликается с современным использованием фотографии для контроля и классификации населения[473]. Создавая домашний архив своих фотографий, напоминавших кадры из следственного дела («лицом и боком»), человек перенимал эту практику: он следил за собственным прогрессом от физической немощи к идеальной спортивной форме, свидетельствовавшей о том, что ее обладатель – достойный представитель как местного сообщества, так и всего советского народа.

Но особенно ярко тяга к самоконтролю проявлялась в рекомендации вести дневник, куда, помимо антропометрических данных, следовало записывать «объективные и субъективные данные о состоянии здоровья и работоспособности», в том числе о сне, аппетите, весе, физических нагрузках и каких-либо необычных ощущениях[474]. Исследуя феномен ведения дневников в советскую эпоху, Йохен Хелльбек и Анатолий Пинский продемонстрировали, что дневник играл ключевую роль в усвоении советских ценностей и представлений, выступая как средство сознательного формирования советской личности[475]. На первый взгляд, может показаться, что дневник культуриста, содержащий наблюдения над собственным физическим развитием, имеет иную природу, нежели личные дневники, которые анализировали Хелльбек и Пинский, но в действительности он выполнял ту же функцию: как перформативное средство, способное вызвать к жизни то, о чем человек пишет, дневник помогал пишущему воспитывать в себе советского субъекта, чьи физические красота и сила обладали не только индивидуальной, но и социальной ценностью. В конце концов, Тэнно и Сорокин, как уже было сказано, подчеркивали, что «мышцы даны человеку ‹…› для работы».