Весна Средневековья

С нежеланием общаться с русскими как — то не вяжется другая, тоже весьма существенная идея. Подобно тому, как Томас Манн, оказавшись в Америке, сказал: «Там, где я, там немецкая культура», — все они уверяют, что Россия понятие не географическое и они сохраняют ее лучше, чем мы в Союзе. И опять — таки, чем старательнее они разыгрывают роль Томаса Манна, тем менее убедительно она смотрится. Третий излюбленный мотив утверждений сводится к тому, что они замечательно живут, даже когда живут плохо. Потому что их трудности — нормальные трудности нормального общества. Нормально в данном случае, если художник работает маляром, писатель — программистом (это еще шикарный вариант), а рок — певец перебирает сушеные грибы.

Зато они свободны. Вы думаете, что свобода не в последнюю очередь есть возможность быть равным самому себе. Упаси вас бог им брякнуть что — нибудь подобное.

Выбирая между правдой и вежливостью, воспитанный человек вынужден быть вежливым. Первые дни я пытался говорить, что писать сейчас можно что угодно и о ком угодно, включая Ленина и Горбачева, и ничего за это не будет, кроме гонорара. Но видя, какой неподдельный ужас возникал в их глазах, я сжалился и переиграл все в точности наоборот: цензура совсем заела, вымарывает каждое слово, сидим все зубами стучим в ожидании ареста. «Бедные вы, несчастные», — отвечали они с чувством глубокого удовлетворения.

Общаясь с манхэттенскими русскими, нужно быть готовым ко всякой неожиданности и заведомо со всем согласиться — и с тем, что Нью — Йорк в тысячу раз лучше Москвы, и что он более русский, и более православный, и в конце концов очень на нее похож.

Последнее утверждение абсолютно меня застало врасплох еще и потому, что принадлежало очень острой и здравомыслящей девушке, то есть удар был нанесен в спину. Это происходило в одной квартире в Вест Вилладже, мы стояли у окна, из которого открывался дивный вид на Манхэттен с его многослойной ложной готикой. Обводя по воздуху пальцем какой — то из слоев, она сказала: «Посмотрите, как похоже на «Прагу“». Я отвечал, что никогда не был в Праге и. Но она меня перебила: «Да нет. Я имею в виду Арбат. Вы что, не видите? Вот это «Прага“. А вон там наискосок идет Калининский проспект. Я всегда прихожу сюда, когда хочется посмотреть на Москву. Ну почему, почему вы ничего не видите?..»

* * *

Мне кажется, что обычный до сих пор вопрос: «Здрасьте. А почему вы еще не уехали?» — вообще довольно идиотский. И спрашивать все — таки надо, почему вы уезжаете. И если вы художник, или композитор, или русский литератор, или специалист по живописи римского барокко, то, прежде чем ехать, заключите контракт. Там это будет сделать стократ сложнее. Там вы будете один из очереди имеющих столь же бессмысленные профессии, и перспектива перебирать сушеные грибы покажется весьма заманчивой.

А если вы девушка в двадцать лет, обремененная «американской мечтой», то советы давать, конечно, бесполезно. И все — таки перед тем, как выйти замуж за вашего американца, в предвкушении немыслимого блеска, поинтересуйтесь, между прочим, куда именно он собирается вас везти. Памятуя о том, что Америка — огромная фермерская страна, а вовсе не только Нью — Йорк или Сан — Франциско. И если дом у него в Канзасе или Огайо, то блистать вам — перед тремя козлами, в буквальном смысле слова.

А если вы юноша, ищущий приключений, то, право слово, оставайтесь дома. Столько приключений, сколько здесь, вы ни за что в Америке не найдете. Зато найдете там множество проблем, которые с собой никогда не связывали. Например, сексуальную. Потому что думаете попасть в Мекку разврата, а окажетесь в пуританской стране, где случайные связи приняты только среди черной богемы, да и то на словах. И будете страдать, как один мой юный знакомец — голубоглазый красавец Лель, который все жаловался на то, что не выходит ничего у него с американскими девушками, познакомиться даже не может.

Лель этот — совсем, совсем глупенький — тоже, конечно, политический беженец простодушно признался, что есть у него одна мечта. Получить, наконец, гринкарту — без нее ведь в Москву не приедешь, — а потом пройтись по улице Горького, и чтобы, как раньше, все, все, все девушки на него смотрели. Простенькая, скажете вы, мечта, но, в сущности, очень похожая на то, что грезится моим манхэттенским приятелям, с той лишь разницей, что они и под пыткой в этом не признаются.

А Лель вслух считает дни, аккуратно ходит за вэлфером — пособием по безработице, подделывает единый билет на сан — францисский муниципальный транспорт, чтобы отложить шесть долларов и послать маме на день рождения необыкновенную открытку. У нее ведь никого, кроме Леля, нету. Откроет мама в Москве чудесную эту открытку, а там две кошечки с большими ушами и желтыми бантами споют ей песенку: «Happy birthday to you. Happy birthday to you».

1991

Рембрандт. «Писающая женщина»

Пи — си и ка — ка

1991