Весна священная

качестве почетных гостей присутствовали Стравинский и Кокто, и, на мой взгляд, в них было немало дурного вкуса, свойственного московским выскочкам образца 1909 года; вне своего есте-. ственного контекста эти банкеты казались мне похожими на «барские пиры» с шампанским и икрой, хорошо нам известные из книг русских сатириков. Повторяю: я был рад, что Вера восхищена; как ни сурово судил я людей своего круга—за неумение разбираться в живописи, например,— я все же признавал, что там, где речь идет о материальной стороне существования, кубинская буржуазия отличается необычайной утонченностью. Люди эти не были аристократами ни по уровню культуры, ни по идеалам, но, когда дело касалось еды, причесок, моды, комфорта, умения вести дом и наслаждаться «nourritures terrestres» \ тут они, без всякого сомнения, проявляли истинный аристократизм. Как только сели за стол, я тотчас задал издателю «Диарио де ла Марина» вопрос, которого все ожидали: что за сенсационное известие получил он сию минуту? Новость, по правде сказать, никого не удивила, ибо иначе и не могло быть: Франция и Англия объявили войну Германии (Вера побледнела, лицо ее исказилось, словно от мучительной боли). «Что же теперь будет?» — спрашивали гости. Великий журналист благодаря ловкому и постоянному пользованию «Словарем цитат» прославился своей эрудицией — в этом обществе читали весьма мало; и на сей раз он отвечал знаменитыми стихами: «Башни, что небу вызов бросали, мраком небес побежденные пали». Неужели Франция будет побеждена? Неизбежно. Гитлер воскресил немцев, он вручил им «фашии — символ власти» (издатель, видимо, читал Франсуа Рене де Шатобриана...), никто не сможет противостоять его натиску... Он вынул из кармана оттиски завтрашнего номера своей газеты («не пугайтесь—я не стану читать все; только конец...»). В статье говорилось о неизбежной гибели Франции, страны слишком утонченного, слишком изящного, острого, проницательного ума... Как ни грустно, приходится признать, что чрезмерная утонченность лишает нацию мужества. Кто слишком много мыслит, у того не хватает силы, чтобы противостоять силе. Если человек чересчур много философствует, он теряет способность бороться. В наше время действие, жажда действия, дисциплина, послушание, стремление к власти ценятся больше, чем cogito, ergo sum1 2. Мыслящего легче победить... «Но Париж,— 1 Пищей земной (франц.). 2 Я мыслю, следовательно существую (лат.). 219

вздохнула тетушка.— Антуан, Картье, Коко Шанель... Неужели never more?...1 Пусть сеньора не волнуется. Франция покорится системе, которой предназначено длительное существование (хоть, может быть, и не тысячу лет, как уверяет нас фюрер...), но Францию невозможно просто так, здорово живешь, стереть с лица земли... Ее роль в мире будет подобна роли Афин в Римской империи. Школа красноречия, школа тонкого вкуса. Под владычеством римлян жили ведь последователи Еврипида, так и под властью нацистов будут жить продолжатели дела Коко Шанель. Римская волчица не уничтожила наследия Гомера и Платона, свастика тоже не сотрет следов Пастера, Анатоля Франса, Анри Пуанкаре... «Раймона Пуанкаре»,— поправила тетушка. «Анри»,— повторил издатель. «Но президента Франции...» — «Я имею в виду ученого»1 2.— «Да, ладно вам... Одним ученым больше, одним меньше, не так важно. Все знают президента...» — «Немцам также не удастся покончить,— продолжал цздатель и понимающе подмигнул,— ни с прическами Антуана, ни с обувью Перуджия, ни с «canard á l’orange»3 в «Ла Тур д’Аржан»... Юные мои кузины завели разговор о французской литературе. Меня удивило, как сильно они отличаются от женщин предыдущего поколения, те читали книги исключительно по совету и с позволения духовника, эти же обнаружили знакомство с произведениями весьма смелыми, даже в какой-то степени безнравственными, так что хозяйка дома нахмурилась и тяжко вздохнула: «Помилуй нас, боже!» Мои собеседницы видели «Майю» Симона Гантийона и даже «Пленницу» Бурде в Центральном театре комедии. («Подходящие спектакли для молодых девушек, черт побери!» — воскликнул сахарный магнат, сидевший справа от Веры...) Читали мои сестрицы и Поля Морана, Анри Дювернуа, Пьера Бенуа, Коллет и биографии Андре Моруа... «А «Любовника леди Чаттерлей» просто проглотили, только сказать не решаются, сама им книгу давала»,— крикнула, смеясь, женщина в темно-синем, почти черном, бархатном костюме от хорошей модистки; она появилась в дверях, оживленная, заметно навеселе, скрывая иронию, сказала постным тоном, подражая тетушке: «Зачем таить — вам ведь доставила большое удовольствие сцена, где Констанция и лесничий...» — «Иисус милостивый!» — 1 Больше никогда? (англ.) , 2 Пуанкаре, Анри (1854—1912) — французский математик. 3 Уткой с апельсинами (франц.). 220