Весна священная

Ах!—Тетушка вздохнула.—Загадки души человеческой...» Комната моя, сказала тетушка, по-прежнему в моем распоряжении. Все бумаги, книги, рисунки лежат на своих старых местах... Я отвечал, что думаю поселиться где-нибудь в Старой Гаване, хочется, чтоб из окон виден был порт. Да. Сниму себе квартиру в каком-нибудь старом особняке колониальных времен с высоким фундаментом и цветными стеклами, обставлю ее по своему вкусу. Потому что, надобно вам сказать, я женат (тут я солгал, у нас с Верой и речи не было о брачном контракте). Услышав новость, тетушка нахмурилась, весьма возможно, она за моей спиной что-то затевала — предназначала мне в жены богатую невесту, которой достанется в наследство фармацевтическая фабрика или сахарные плантации. Теперь планы ее рухнули. «Откуда же ты ее выкопал?» — «В Париже познакомились».— «Француженка?» — «Русская». Вот когда начались рыдания, вопли, страдания, тетушка схватилась за голову: «Русская? Как русская?» — «Она белая».— «Белая? То есть как — белая? По убеждениям или кожа у нее белая?» — «И то, и другое». У тетушки был дар, каким, говорят, обладала Элеонора Дузе — мгновенно переходить от бурных приступов слез к полнейшему спокойствию. Совершенно ровным голосом она спросила: «Католичка?» — «Да» (и снова я солгал).— «Интересная?» — «На мой взгляд, да»?—«А семья у нее приличная, там, у нее на родине?» — «Отец — великий князь, разоренный революцией» (опять ложь, Вера была дочерью купца из Баку, торговавшего мануфактурой).— «Чем-нибудь занимается?»— «Танцует». Тетушка снова возвысила голос: «В варьете?»— «Нет. Она занимается классическим балетом».— «Что-то вроде Павловой, значит?» — «Да, что-то вроде».— «А она собирается выступать здесь как артистка?» (И сколько презрения в этом слове!)—«Нет, она, может быть, откроет балетную школу». Тетушка как будто успокоилась: «Ладно, там посмотрим». Конечно, на взгляд тетушки, ни к чему кубинцу жениться на европейской женщине, все равно толку не будет. На испанке—дело другое, если только она хорошего рода, ведь, как ни говори, общая родина, общий.язык, религия, paca-то одна... Француженки и итальянки очень уж распутные, да еще вдобавок чересчур высокого о себе мнения, только и знают, что осуждать нас, и обычаи-то наши им не нравятся, и жизнь наша не по вкусу. С немками и уроженками Скандинавии и вовсе не столкуешься, даже с англичанками и американками надо держать ухо востро, хотя бывают очень удачные браки с американками («потому что у кубинцев и у янки, принадлежащих к хорошему обществу, много 217

общего в идеалах...»). Ну, а чтобы на русской жениться — такого случая еще не бывало. «Русские — они из другого теста. Нам с ними и раэговаривать-то не о чем. Не понимают они ни жизни нашей, ни, культуры, ни вкусов, ни интересов... Вечно они толкуют: «Там, в России... Там, в России...» Можно подумать, будто Россия и в самом деле что-то значит в этом мире!.. Ну ладно. Ты приведи ее сюда. Посмотрим хотя бы, как она воспитана, умеет ли держаться в приличном обществе». Переждали десять дней, а потом решили подвергнуть «мою супругу» испытанию и пригласили нас на обед («вечерние туалеты необязательны») в особняк на Семнадцатой улице. “Ce sera en veston” \—сообщила мне тетушка по телефону, так что не пришлось заботиться о вечернем платье да о dinner-jacket1 2... Ровно в восемь часов вечера мы с Верой входили в красивый салон с попугаями на стенах во вкусе венского рококо; тут нас чрезвычайно тепло встретили люди, помнившие меня" совсем малышом, крошкой; все это были видные господа, сравнительно недавно достигшие высокого положения; засим я был окружен целым роем двоюродных сестер (плодовиты женщины поколения моей матушки! Их воспитывали на испанский лад, и акт произведения на свет ребенка считали они делом богу угодным, за которое прощаются многие грешки, скрытые от исповедника...); подруги моих детских и отроческих забав были уже замужем и имели детей, другие же, много моложе, которых я оставил в носочках и с бантами в косичках, превратились во взрослых девиц, и мне оставалось лишь любоваться ими... Посыпались вопросы о Европе, где я провел несколько лет, такие пустые, что я догадался вскоре — тетушка, видимо, предупредила сестер, они весьма непринужденно избегали всякого упоминания об Испании и об испанской войне, что кончилась всего пять месяцев тому назад. Явился издатель «Диарио де ла Марина»; он извинился за опоздание — «пришлось менять первую полосу», так как только что получена «сенсационная новость»; все перешли в столовую; здесь Вера, как я заметил, была поражена богатством и безукоризненным изяществом сервировки, она не ожидала увидеть в наших местах стол, накрытый и украшенный с таким тонким вкусом. Должен признаться, восхищение Веры немного польстило мне, по правде говоря, я не раз слышал ее рассказы о банкетах, которые устраивал после спектаклей Дягилев, где в 1 В пиджаках (франц.). 2 Смокинге (англ.). 218