Весна священная

«нобы она дышала запахом коровника, ибо навоз, по его словам, -песет ей жизненную силу земли») проповедовали Евангелие от '•сиенского, главного из его апостолов. Доктрины Якоба Бёме, ('.<*11-Мартена, «неведомого мудреца», Мартинеса де Паскуали, Элнфаса Леви находили бесчисленных адептов там, где столь многие неустанно искали Высшего Единства, единения с Космосом, для чего обнаруживали поразительное сходство между ученьями Лао-Дзе, Будды, Зороастра, Христа, Плотина, майстера Экхарта и < '.иеденборга, подразумевая при этом, что Декарт, Паскаль и Ньютон—лишь звенья в цепи, связывающей нас с Трижды Великим. Если всмотреться, все это были чудеса, одни из тех чудес, которые мало-помалу открывались тем, кто хотел поглубже попять латиноамериканский мир, где ужасы политических схва- юк и — гражданских ли, военных ли—диктатур оказывались в верхнем, непрестанно меняющемся слое бурной истории, тогда как вечно пребывали дивная краса природы и подлинная суть человека, в котором осуществилось одно из самых животворящих сочетаний, какие только знала планета. Чудесным казалось мне и к>, что, несмотря на своры бульдозеров, грохот прогресса, оглушительный шум бестолково растущей столицы, излишнюю роскошь, мошенничество и мотовство, житель Венесуэлы все еще i лк похож на самого себя. На землю его неудержимо вторгаются новые, многонациональные компании, рядом с ним живут чужеземные начальники и инженеры, но дом его открывается для них лишь в дни официальных приемов; он пустил к себе множество i рудолюбивых, полезных итальянцев, но из словаря их заимствовал лишь «чао», которое и без того есть во всех языках; он постоянно читает по-французски, а в речи его нет галлицизмов, он верен привычному лексикону здешних степей. Гавану заполонила реклама по-английски; тысячи молодых кубинцев учатся в Штатах; свидетели Иеговы, адвентисты и методисты обращают целые толпы и в городе, и в деревне — тогда как сюда не проникает англосаксонская культура. Дети учатся в школах, украшенных изречениями Симона Боливара, сызмала привыкая к неповторимой здешней речи, в которой еще сохранились обороты, завезенные испанцами с родины, где они давно забыты. Водный или богатый, житель Венесуэлы чужд и Европе, и Штатам; он, креол по происхождению, неудержимо тоскует, стоит ему хоть ненамного удалиться от родного края. Он врос корнями в землю, и сила этой земли вливается в его судьбу. В таинственной Гвиане, в почти неизведанных горах Парима, в LM104 385

глубинах степей, в истоках величавых, ветхозаветных рек скрыты силы, притягивающие его, и потому, быть может,— а также потому, что денег у него хватит,— житель Венесуэлы привозит, из-за границы все, что ему понравилось. Зажиточные люди, пустившие меня к себе, намного превосходят вкусом своих кубинских собратьев. Я поражался тому, какие сокровища живописи и скульптуры встречаются в здешних beaux quartiers1. Из утреннего тумана, окутывавшего долину, под той, под другой ли крышей мне являлись давно любимые мною, прелестные, трепетные женщины Ренуара, невесомые танцовщицы Дега, чувственные и беспечные одалиски Матисса, на которых задумчиво (а может, и завистливо) взирала разумная Пенелопа Бурделя. Вон там, на верху холма, рождались вновь каждое утро арлекины Пикассо и чарующие натюрморты Брака. Там, чуть пониже, ранний Кандинский и непрестанно движущиеся чертежи Васа- релли висят бок о бок с крохотным и огромным Паулем Клее, чьи многочисленные персонажи втыкают какие-то флажки среди горящих во мраке свечей. Подальше лают на луну псы Миро, беззвучно звенят гитары Хуана Гриса, а в саду, меж тропических растений, стоят «Орфей» Цадкина и скульптура Генри Мура. Витраж Леже и лунный житель Ганса Арпа встречают нас у входа в университет, чей актовый зал, построенный амфитеатром, украшает самая большая из неподвижных скульптур Калдера. Наконец-то я дышу необходимым мне кислородом истинной пластики, которого и в помине не было в пышных разностильных творениях (истинном сборище редкостей, где попадалось порой что-нибудь стоящее), которыми владели счастливцы с Семнадцатой улицы, нечувствительные к искусству точно как же, как и к ужасам диктатуры. Диктатура была и тут, и осуществлял ее жирный коротышка, который почему-то казался мне жуком в генеральском мундире. Перес Хименес пытался возместить свой рост невообразимо высокими кепи и, как все ставленники военного переворота, непрестанно строил что-нибудь величественное. (Наш Херардо Мачадо тоже любил строить на века!) Постройки эти служили пропаганде его режима, однако (как хорошо я знал такие манипуляции!) приносили к тому же немалый доход и ему, и его присным. Умелая и деятельная полиция (made in USA, как и ее начальники) так ревностно заселяла камеры, что пришлось купить целый отель, расположенный рядом с нею, чтобы разме- 1 Богатых кварталах (франц.). 386