Весна священная

минь в воображении Жюля Верна, писавшего «Гордый Ориноко»), сталкивались с людьми сегодняшнего дня, которые так и рвались в завтрашний, и вскоре догадывались о том, что говорят мни, в сущности, на разных языках. Какими словами, да и на каком основании могли они просить работы у своих соотече- < (пенников, ловко седлавших повисшие в небе железки, вонзавших в землю молотки и вообще похожих в своих намордниках и масках на каких-то чудищ? Того, что здесь нужно, пришельцы делать не умели и потому не решались войти в самый город, а < слились по ближним холмам, неподалеку от окраин. Жили они в i.ikoíí же нищете, какая царит, не зная просвета, в страшных предместьях Рио-де-Жанейро и Сантьяго-де-Чили, в лачугах Гаваны или в тех не похожих на жилища жилищах, которые множа гея без удержку в высохших лагунах Текскоко. Здесь и.ныкалось жизнью умиранье, и, утрачивая остатки достоинства, моди все меньше гнушались мошенничеством и шарлатанством, воровством и нищенством, лишь для того, чтобы кое-как дотяну i к до вечера, ничего не оставив на завтра, а голодные и многочисленные их дети разбредались по городу с ящиком для • нк гки ботинок или пачкой газет, и видели там, на широких улицах, в витринах контор и агентств, миниатюрные макеты будущего города. Завороженные картонной архитектурой и обещаниями фирм, дельцы уже проворачивали в этом мнимом юроде баснословные операции. Не успевал еще лак просохнуть на макете, а они уже приобретали,особняки, дома, дворцы в пять дюймов шириною, в два—высотою, стоящие на плюшевой 1равке, среди поролоновых деревьев и отражающиеся в зеркальных, стеклянных прудах, по которым плавают целлулоидные лгЬсдн. На столах, где в самую пору играть в бильярд пианам, стояли города, сады с искусственными озерами, с деревьями, пересаженными на такую землю, которая не могла |1<ц1гг1» и репейник, с площадками для гольфа, олимпийскими ь.к гейпами, зоопарками и радостью детей — крохотными поездами; и участки, точно обозначенные на картоне, что ни день росли в цене, а потому меняли хозяев, переходя из рук в руки. Росли в цене и трехметровые небоскребы, красовавшиеся в витринах ан ик гв по продаже недвижимости, причем окна их освещались, едва нажмешь кнопку, миниатюрные лифты чудом двигались вверх и вниз, во двор въезжали машины, и клиент уже сейчас мог купить хоть этаж, хоть два для будущей конторы... Здесь денег хватало на все, ибо все окупал планктон Третьего Дня Творе нья: «кадиллак» и «ягуар»; костюм от Диора и от Картье; 383

последнюю модель автомобиля; секс-бомбу итальянского кино и осетровую икру, прибывшую самолетом Эр Франс прямо из Ирана (какую-нибудь белужью или севрюжью ели те, кто не связан с нефтью). Денег хватало на то, чтобы сынки богатых семейств, словно падшие ангелы, носились на невообразимо грохочущих мотоциклах, в ковбойском седле, с притороченным к рулю лисьим хвостом; хватало и на то, чтобы импортировать самых блестящих потаскух, которые, разодевшись в умопомрачительно открытые платья, принимали в знаменитом «Доме пятисот ключей», прикрывшемся ненужной вывеской «Зубоврачебная клиника» и располагавшемся на одной из центральных улиц в строгом, могильно-сером здании, похожем на тюрьму. Деньги, деньги, деньги, делать деньги, копить деньги, наживать деньги... Все одержимы здесь деньгами, монетами, купюрами, долларами, фунтами, дублонами, луидорами, боливарами, пиастрами, сукре, песо, золотом, серебром, новыми кредитками, которые, еще не обсохнув от типографской краски, исчезают в черной, маслянистой жидкости, с невообразимо древних пор рождающейся из остатков жизни в допотопных пластах, в темных недрах Ансоате- ги или Маракайбо, и взлетающей оттуда фонтаном, словно грязная жижа плутонова стойла. Если в прошлом веке было модно писать романы под названием «Парижские» или «Лондонские тайны», сейчас можно было бы написать «Тайны Каракаса». Город этот, непрестанно умножавший вполне посюсторонние банки и страховые общества, закладывающий недвижимости и продлевающий кредиты, под щелканье арифмометров и грохот бульдозеров предавался оголтелому оккультизму. В тайных местах, глубокой ночью, среди египетских символов, коптских крестов и головок Нефертити, происходили таинственные церемонии. Всякий маг, всякий гуру, всякий, кто смыслил в эзотерических знаниях, мог рассчитывать на успех в славном городе Сантьяго-де-Леон-де-Каракас, где успели утвердиться всем своим весом «властители» перебравшихся из Калифорнии розенкрейцеров. Незадолго до того один просветленный (кажется, из Тибета), в сандалиях и белой хламиде катаров, волосатый, как хиппи, и рыжебородый, как Фонсека с коробки гаванских сигар или из стихов Гарсиа Лорки, основал тут Ложу Водолея, призванную обезвредить козни поборников черной магии, творивших свое злое дело на берегах Такаригуа, где зародилась некогда арауканская цивилизация. Ученики Гурджиева (того самого, который довел до смерти Кэтрин Мэнсфилд1, требуя, 1 Мэнсфилд, Кэтрин (Кэтлин Бигем, 1888—1923)—английская писательница. 384