Весна священная

Многие месяцы—ты только подумай! — прожил я бок о бок с товарищами. И ни разу не оставался один ночью... даже когда... Теперь я понимаю: привыкнуть к одиночеству не так-то просто, этому надо учиться». — «Что вы мне-то рассказываете?» Кубинец похлопал по дивану, на котором сидел: «А нельзя мне лечь здесь?» — «Немного неудобно будет. Пружины торчат».— «Ну! Мне приходилось спать на земле, в ямах, в окопах, полных жидкой грязи, под дождем...» — «Ладно. Не раз Антонен Арто1 ночевал на этом диване».— «Остаюсь,— сказал он и ослабил галстук.— Только не надо сразу же говорить «спокойной ночи». Стало легче, мы начали разговаривать, вспомнили, как встретились в Валенсии, вспомнили Беникасим, Поля Робсона, остроты трубача Гаспара Бланко. «А что стало с Гаспаром?» — «Не знаю. Такая была неразбериха... ты и представить себе не можешь!..» Начинало светать, постепенно вырисовывались из темноты, чуть поблескивали свинцово-серые шиферные крыши, будто острая игла, тянулась к небесам колокольня Сан-Этьен-дю-Мон.— «Какое странное чувство — точно вернулся, наконец, к нормальной жизни»,— сказал кубинец. «И у меня то же чувство»,— отвечала я. «Вот сейчас я смог бы рассказать все. Но тебе надо спать».— «Не хочу я спать». Неудержимо хотелось мне слушать голос мужчины, здесь, в этой квартире, где так долго царила тишина; я сидела неподвижно, смотрела на человека, который покончил с моей недотепистостью... Взгляд его встретился с моим, долго, молча глядели мы друг другу в глаза. Он поднялся, пошел ко мне и словно рос с каждым шагом. Взял мои руки в свои. «Нет»,— сказала я. «Да»,— сказал он... Потом была суббота: а за ней воскресенье, рассвет, и утро, и звон колоколов в церкви Сан-Этьен-дю-Мон; и только к вечеру, когда больше не осталось ни шоколада, ни английских бисквитов, ни апельсинового джема, мы решили выйти из дому, «побежденные голодом, как жители осажденного города»,— сказал Энрике, смеясь. «По правде сказать, осада была не такой уж жестокой»,— отвечала я. Мы оделись, обнявшись под зонтиком (начался дождь), побежали в ближайший ресторан, кажется, «Клюни». Нам стало вдруг безумно весело, опытный официант все сразу понял и, понадеявшись на щедрые чаевые, указал нам угловой столик под чахлой пальмой в кадке. «Очень тактичное растение,— сообщил он доверительно,— о чем говорят между собой влюбленные, нипочем никому не расскажет». 1 Арто, Антонен (1896—1948) — французский поэт, рисовальщик, актер, режиссер, театральный декоратор. 7*

III Может быть, меня следует вновь засеять? (Поэма на языке ацтеков) 17 На залитой солнцем палубе «Бюргердейка» — старого, потрепанного, неповоротливого голландского судна — лежала на свежей полотняной подстилке Вера; она переворачивалась то на спину, то на живот, серьезно и старательно погруженная в выполнение важной задачи —загореть; для ускорения процесса она пользовалась маслом, желтым и прозрачным, которое, хоть на нем и стояло клеймо знаменитой фирмы, пахло отвратительно, как дешевый одеколон. «Можно позволить себе загореть,— говорила Вера.—Танцевать я начну, конечно, не раньше, чем через несколько месяцев». На пятый день нашего путешествия я понял, что «начать танцевать» она надеется очень скоро и тогда только сообразил, как опасна моя попытка включить Веру в новую жизнь, совершенно чуждую ее темпераменту, воспитанию, интересам... Я поставил ее перед фактом, объяснил, что война надвигается, она неизбежна—хотя миллионы французов дремали, убаюканные бесстыдными обещаниями, поверив, что Мюнхенский договор обеспечил им мир,— и Вера внезапно проявила интерес к политике, ощутила приближение опасности и, так же как я, горячо стремилась уехать за океан, не дожидаясь, когда загремят залпы над больной Европой. На разукрашенных флагами со свастикой стадионах, на древних итальянских площадях слышался фашистский лай. Я видел, что творится в Европе, и страх мой имел под собой разумные основания; Вера же просто отдалась страху, не могла избавиться от панического ужаса, тут примешивались и воспоминания детства—о событиях, которые тогда, как и теперь, угрожали ей смертельной опасностью. Ужас рос в ее душе, рос с каждой неделей, вдобавок она узнала, что и французы испугались—с начала года получить билет на судно, 196