Весна умирает осенью

Альфонс Додю, администратор оздоровительного клуба, находился в этот день в приподнятом настроении. Дирекция одобрила его внеочередной отпуск, а значит, он сможет попасть на свадьбу друга в Бретани. Пропускать ее совершенно не хотелось: ну кто откажется провести несколько дней в шикарном пансионе, обустроенном в стенах средневекового замка с видом на океан? И главное, все удовольствия за счет хозяев! Он вспомнил обильные завтраки на террасе и изысканные ужины в каминном зале – ему уже довелось провести пару ночей в этом гостеприимном доме. И кровать с балдахином, расшитым флер-де-лис, и ванную комнату размером с его парижскую гарсоньерку, и пушистые полотенца с монограммой, и призывный шелест волн за окном…

Трепетание воды было настолько близким и отчетливым, что администратор невольно втянул носом воздух, пытаясь ощутить йодистый аромат океана. Однако пахнуло дезинфицирующим раствором для бассейна и освежителем воздуха, который уборщица распыляла в подсобных помещениях, чтобы приглушить запах влаги и плесени.

За спиной бесшумно распахнулась входная дверь. К стойке регистрации подошел мужчина с конусовидной коробкой в руках.

– Букет для мадам Мерсье, – промямлил он.

– Она сейчас в бассейне, – ответил Додю. – Оставьте-ка их мне, я передам.

Кивнув, курьер протянул ему коробку, попросил расписаться в накладной и покинул клуб.

Додю с недоумением взглянул на упаковку – чего только не придумают, чтобы цену набить – понакрутили вензелей, бумаги тонну перевели. И все потом отправится в помойку!

Внезапно он заметил миниатюрный конвертик, аккуратно прикрепленный сбоку. Покрутив головой и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Додю достал из него сопроводительную карточку и бегло взглянул на подпись. Фамилия показалась ему знакомой: ах, ну конечно, это тот «особый» русский гость, для которого мадам недавно заказывала пропуск. Битый час интимничали в гольф-кафе, о чем-то рассуждали… Пожалуй, этот букет стоит передать ей сразу – кто знает, что там за интрижка? А то, не приведи господь, увянут желанные цветочки, дожидаясь ее на выходе.

Вздохнув, он достал из ящика табличку «Перерыв», водрузил ее на стойку и поспешил по коридору в сторону бассейна.

В проеме открытой двери просматривалось камерное пространство, примыкавшее к сауне и СПА. Несколько шезлонгов с придвинутыми к ним столиками для напитков, мягкая подсветка, расслабляющая музыка, льющаяся из-под потолка.

На одном из лежаков примостились махровый халат и прозрачная косметичка с ключом от персональной кабинки для переодевания. Рядом на полу стояли изящные черные шлепанцы.

Однако бассейн безмолвствовал: вода казалась неподвижной, зеркально-мертвой.

Вдруг на широких кафельных ступенях, ведущих в хлористую синь, он заметил распластанный женский силуэт. Додю притормозил: возможно, мадам отдыхала, расслабившись после долгих процедур, и его появление в этот момент будет лишним… Но в позе ее было что-то настолько неестественное, что он сделал по инерции еще несколько шагов и замер.

В синевато-лиловой посмертной маске с трудом можно было различить знакомые черты: светлые глаза безобразно выпучены, сероватые губы обметаны отвратительной пеной. Пальцы рук свела предсмертная судорога – будто вдова пыталась уцепиться за ускользающую жизнь, да так и не смогла.

Проклиная все на свете, администратор помчался обратно на свое рабочее место: нужно срочно оповестить руководство и вызвать полицию. Какой дурдом сейчас начнется! Клуб закроют, придется проводить дезинфекцию, рассылать уведомления клиентам…

Забежав за конторку и протянув подрагивающую правую руку к телефону, Додю осознал, что левой по-прежнему прижимает к себе злосчастный букет – последние цветы в жизни «шоколадной вдовы»: Адель Мерсье.

XVIII Провенанс

Это ж надо, в самый депрессивный сезон затянуть дом в леса! Теперь жди беды: воришки по сооружению этому, как мартышки по лианам, так и скачут. Ни на минуту окно открытым не оставить! А месье духоты не любит, дважды в день требует комнаты проветривать. Сам-то целыми днями в разъездах да на встречах, до вечера дома не появляется. Мадемуазель в университете пропадает, зачеты предновогодние сдает. И вся эта содомия ремонтная – скрежетание лебедок на ветру, забористая брань и безголосое пение – одной ей, Саломее, достались…

Закончив разбирать посудомоечную машину, она схватилась за тряпку и принялась полировать мутноватое зеркало. Неожиданно наверху что-то громыхнуло, затем раздался едва различимый стук. Подхватив подол длинной юбки, Саломея припустила по лестнице в кабинет.

В обстановке безупречного порядка, в котором месье содержал свое рабочее место, наметилась дисгармония. Саломея не сразу сообразила, что привносит ее в знакомый антураж. Пробежав глазами по всем поверхностям, она добралась до окна и содрогнулась от неожиданности – к стеклу припало смуглое лицо, которое кричало одними губами: «Мадам! Э, мада-ам! Открой окно! Раму красить буду».