Веснушка

– Попробую разобраться со страховкой на автомобиль, – говорю я наконец, голова кипит от всего, что надо сделать для папы до и после моего отъезда. Мысли кружатся, словно в водовороте, как его одежда и белье в стиральной машине, жужжащей у меня за спиной. – Дай мне бумаги, и я займусь этим. Если не получится, может, Джерри купит ее у тебя. Какой смысл держать ее, если нельзя ездить.

В ответ он только ворчит.

– А Полин знает? – спрашиваю я.

– О чем?

– Обо всем этом?

– Нет.

– Попрошу ее заглядывать к тебе время от времени. Ты совсем себя запустил.

– После таких обвинений ничего удивительного. Ты же знаешь, люди болтают. Отвратительно. Даже не смей звонить Полин. У нее дел полно в «Массел-хаус», особенно на этой неделе, со всеми этими апрельскими туристами, к тому же она недалеко, если мне что-то понадобится.

– Ты до нее не доедешь, у тебя нет машины.

– Тут ходит автопаром, на него пускают и пешком, насколько я помню. А еще у нас есть мост, новое изобретение, не слышала о таком?

– А что ты будешь делать в экстренной ситуации?

Он не отвечает. Все равно что разговаривать с подростком.

– Слушай, пап, в мире, конечно, станет намного безопаснее, если ты больше никогда не сядешь за руль, но ты же не можешь торчать здесь все время. – На это он смеется. – Может, попробуешь давать уроки дома? – спрашиваю я.

Музыка у него в крови. Говорить о ней, преподавать ее, играть ее – это столп, на котором держится вся его жизнь.

– Конечно, если ты прогонишь мышей, – добавляю я больше в шутку.

Хотя я содрогаюсь от мысли, что кто-то пустит сюда своего ребенка на уроки музыки, дом заметно обветшал всего за несколько месяцев. Преподаватель, чья одежда пахнет пивом из его собственной пивоварни на втором этаже, в сушилке, мужчина, который распускал руки с церковным секретарем. Эксцентрик, который считает, что у него в рояле живут мыши, потому что ему, видите ли, звук не нравится. Да потому что он наверняка берет не те ноты. Потому что его пальцы скрючены больше, чем обычно. И покрыты темными пятнами, не веснушками. Потому что, возможно, у него артрит и он не знает об этом или знает и не говорит мне, и не признается даже самому себе, и предпочитает винить мышей в том, что рояль фальшивит.

– Да и кто станет ходить на уроки музыки, все уезжают отсюда, – говорит он.

– Неправда. Сюда приезжают люди с другого острова, уставшие, с ипотекой, которую не могут выплатить. – Я говорю ему то, что сказал мне Джейми. – Люди, которые мечтают жить на маленьком острове. Вдали от шума, на природе, потому что теперь это модно.

Он улыбается.

– Жизнь на острове, – говорит он задумчиво, ворочая слова во рту, будто жесткую ириску. – Оксюморон, дорогая.

– Может, ты переедешь к Полин? – предлагаю я.

– Я буду ей только мешать.

– Ты ее брат.

– Поэтому я и буду ей мешать. У нее бизнес. Внуки. Я и так нагрузил ее больше чем надо.

Мы оба знаем, что он имеет в виду.

– Может, Мосси нужна помощь на ферме мидий, – пробую я снова.

– Я слишком старый для физического труда.

– Значит, поработаешь за барной стойкой в «Массел-хаус». Будешь препарировать устриц и наливать пиво богачам, которые приплывают сюда на своих дорогущих яхтах. Ей всегда нужна помощь летом. Будешь работать бесплатно, просто чтобы занять себя чем-то, я же знаю тебя, а представь, сколько историй ты мог бы им рассказать. Каждый день новые лица. Свежая кровь, понимаешь, и они будут ловить каждое твое слово.

– Устриц не препарируют, а открывают, – говорит он, но глаза его смеются.

– Может, тебе разрешат варить собственное пиво. Устрицы с домашним пивом, новое блюдо в меню. Что скажешь? – спрашиваю я.

– Ну уж нет.

– Подумай.

– Подумаю.

Я знаю, что не будет он ни о чем думать.

– Твоя жизнь еще не кончена, пап, – говорю я. – Не сиди здесь так, как будто всему конец.

– Ну да.

– Мне очень жаль, что тебе одиноко.

– Думаю, тебе тоже, – говорит он.

Я смотрю в пол.

– Пять человек, да? – говорит он.

– Да уж. А у тебя они есть?

Он слышит мой вопрос, но не отвечает. Задумался. Его это тоже мучает. Или мне так кажется, и вдруг он поднимает правую руку, раскрыв ладонь, будто хочет дать мне пять.

– Бах, – говорит он, загибая большой палец. – Моцарт. – Он загибает указательный палец. – Гендель, Бетховен. И ты. – Остается кулак.

– Я попала в хорошую компанию.

– Не расстраивайся, Аллегра, – говорит он. – У тебя была твоя пятерка. Были эти люди. Но ты отказалась от них, чтобы найти одного-единственного, точнее, одну.

– Ты мой единственный, – говорю я быстро, у меня перехватило дух от его слов. – От тебя я никогда не откажусь.

Он берет мою руку.

– Я бы позвал тебя домой, но я знаю, что ты хочешь быть в Дублине. Одно твое слово – и я тут же приеду к тебе. Или Полин, если я тебе там не нужен. Может, тебе кажется, что ее никогда нет рядом, но она готова примчаться в любую минуту, понимаешь, ты только позови. Если вдруг у тебя ничего не получится.

Я не могу даже допустить такой мысли. Не могу пожертвовать всем ради своей цели и ничего не добиться. Несправедливо к тем, кем мне пришлось пожертвовать.