Интересно, что в конечном счете (за исключением транскрипции японского оригинала) такая организация текста ближе всего оказывается к книге Ямагути Моити, наделившего более или менее единым статусом как свои переводы, так и разъяснения поэтической сути оригинала. По структуре же переводческая работа В. Сановича кажется ближе всего к законам жанра
Одна из последних работ в области перевода классической поэзии, которую интересно рассмотреть под предложенным углом зрения, — перевод антологии «Кокин вакасю», выполненный А.А. Долиным[217]
. Этот примечательный труд, вероятно, можно считать знамением конца XX в. и его постмодернистской эстетики — здесь представлены все виды понятий текстов, основных и вспомогательных, почти равноправным образом. Структура каждого свитка (тома) в переводе вполне традиционна, это книга поэтических переводов и ее композиция ничем не отличается от «Кокинсю» в любом японском издании. Однако каждый свиток затем дублируется — после поэтического перевода свитка дается обширный раздел, в котором приводится прежде всего русская транслитерация японского текстаЧитатель, взявшийся за эту книгу, сам может выбирать, что ему считать текстом по преимуществу, и читать или все вместе, или, если он не верит в поэтические переводы, — только подстрочники, или, если он знает японский язык, — только транскрипции оригиналов с комментариями, или, если он не заинтересован в японологической стороне вопроса, — только поэтические переводы и т. п. Полушутя этот изобретенный А. Долиным метод вполне может быть назван «деконструкцией перевода», хотя, думается, сам автор непосредственного отношения к этой литературоведческой школе не имеет, и общий постмодернистский колорит времени отразился в его работе сам по себе. В некотором смысле все приводимые А. Долиным виды текстов (литературный перевод стихотворения, его транскрипция, комментарий, дословный перевод, аппарат сносок) не есть текст перевода как таковой, и в то же время каждый из видов может считаться переводом — сам по себе или в сочетании с любыми другими, подключая к понятию текста еще и инициативу и выбор читателя, который сам при этом начинает выступать не то как сопереводчик, не то как соавтор, не то как еще один автор.
Как мы видим, понятия текста оригинала и текста перевода к концу века окончательно сомкнулись и при этом как никогда расширили свои границы. Трудно судить, в какой этап теперь вступает поэтика перевода с японского: уготован ли ей новый коллапс и сужение до самодостаточного русского текста, или мы увидим некие еще более новые формы, — дрейф продолжается[218]
.Часть вторая
Найдено в Японии
Сокрытые сюжеты средневековой истории
(Кюсю, Ватикан, Речь Посполитая)
Начало этой истории положил нечаянный случай — обнаружение автором небольшой полоски бумаги с неровными краями в одном маленьком музее на островке Амакуса недалеко от Кюсю. Однако находка эта довольно скоро привела автора на уровень чуть ли не макроисторический, при этом потребовав обзора обширного географического пространства, и даже позволила обнаружить ценный предмет искусства, более четырех веков пролежавший в полном забвении.
Однако стоит, вероятно, отказаться от профессионального филологического соблазна — лавирования «между фабулой и сюжетом». Ради связности рассказа попытаемся, хотя бы в самом начале нашего повествования, изложить события в той последовательности, в которой они развертывались «на самом деле».
Итак, коротко об обстоятельствах находки. В феврале 2000 г. автор данной книга (во избежание синтаксических осложнений именуемый в дальнейшем «я»), побывал в путешествии на островах Амакуса — это цепь мелких островов, тянущихся вдоль западного побережья Кюсю. Острова эти с XVI в. известны тем, что здесь были особенно сильны позиции христианских миссионеров, немало потрудившихся во имя распространения в Японии христианства, удержавшегося на островах несколько десятков лет с середины XVI до начала XVII в. и драматически прерванного гонениями и казнями (новое пришествие христианства в Японию оказалось возможным лишь после наступления так называемой реставрации Мэйдзи в конце XIX в.).