Вести о Япан-острове в стародавней России и другое

Научное наследие и судьба профессора Ореста Викторовича Плетнера на его родине до сих пор незаслуженно оставались в тени. Более того, по отношению к нему случайно была допущена несправедливость: одна из его работ, как раз та, что пользовалась известностью в России среди японоведов и любителей восточной словесности, — я имею в виду перевод на русский язык памятника средневековой японской литературы «Дневник из Тоса» Ки-но Цураюки[276] — в новейших российских справочных изданиях ошибочно приписывается младшему брату ученого, тоже японоведу, Олегу Плетнеру (инициалы братьев совпадают). О лингвистических же работах Ореста Плетнера и его учебных пособиях в России почти ничего не известно.

В период своей работы в российском посольстве в Токио в конце 10-х гг. XX в. О.В. Плетнер продолжал общаться со своими товарищами по Петербургскому университету. Одно время, судя по некоторым сохранившимся в его архиве письмам, он снимал квартиру в Токио вместе с Н.А. Невским. Возможно, тогда его и заразил энтузиазм Н.А. Невского, увлеченного этнографическими исследованиями, и Плетнер принял участие в выпуске этнографического журнала «Додзоку то дэнсэцу», затеянного по инициативе Н.А. Невского, написав для него работу о «русалке как душе самоубийцы»[277], — возможно, это была первая или одна из первых его публикаций в Японии. Однако этнография не стала его любимой наукой, главным увлечением его жизни была лингвистика, и еще конкретнее — фонетика.

После роспуска российского посольства и передачи дел новому, советскому, дипломаты прежней эпохи должны были так или иначе заново решать свою судьбу. О.В. Плетнер уехал из Японии и 1922–1923 гг. провел в Англии, Франции и Германии. В Англии, куда он поехал по приглашению профессора Э.Д. Росса, декана отделения восточных исследований[278], он читал лекции по японскому языку, там же, в бюллетене отделения, были опубликованы его работы по связи морфологии и акцентуации в современном токийском диалекте[279]. Параллельно он слушал в Лондонском университете лекции известнейшего английского фонетиста, проф. Дэниэла Джонса. Во Франции он увиделся со своим старым другом, проф. С.Г. Елисеевым, нередко общался также с Полем Пеллио, крупнейшим французским археологом-синологом, исследователем пещер Дунхуана, и другими известными французскими востоковедами.

В 1923 г. О.В. Плетнер вернулся в Японию и работал в ряде известных учебных заведений Японии того времени — в том числе в Императорском университете Киото (ныне Государственный университет Киото), Осакском училище иностранных языков (ныне Осакский Государственный институт иностранных языков), с 1925 г. — в Училище иностранных языков г. Тэнри, с 1932 г. — во Франко-Японском институте (Киото), иногда читал лекции в Доме французско-японской культуры (Токио)[280] и др. Преподавая общую лингвистику, русский язык, фонетику французского языка, он продолжал заниматься самыми разными лингвистическими проблемами, и прежде всего фонетикой. Как свидетельствуют со слов Плетнера знавшие его коллеги, в то время он работал над подробным исследованием по фонетике, которое было подготовлено к изданию в 1923 г., и уже была оттиснута первая корректура книги. Однако в результате Великого землетрясения в Канто набор погиб. К счастью, черновая рукопись уцелела, и эта работа все же увидела свет в Токио в 1924 г. Это обширное исследование посвящено фонетике европейских языков в сравнении с японским и представляет собой анализ четырех фонетических систем[281].

В 30-е гг. его работы по фонетике получили новое развитие — вышла его работа об исторических исследованиях вокализма в древнеяпонском языке[282]. Эта работа, как о ней пишет проф. Д. Судо, до недавнего времени занимавший пост декана в Институте иностранных языков г. Кобе и когда-то слушавший лекции по языкознанию у О.В. Плетнера, неоднократно цитируется в известной книге 1956 г. французского японоведа Ш. Агенауэра «Происхождение японской цивилизации»[283].

К 1926 г. Орест Плетнер подготовил и в 1930 г. выпустил довольно объемный учебник русского языка «Семья Ивановых», предназначенный, как говорится в его предисловии, «для учащихся и учащих» и построенный по методу французского коллеги О. Плетнера по осакским Курсам иностранных языков Луи Маршана — так называемому «интуитивному, прямому методу»[284]. По мысли автора, обучающийся должен погрузиться в быт русской семьи и соответствующие реалии, поэтому действие первой части протекает «в предреволюционный период, выбрана умышленно буржуазная семья профессора в ее окружении и даже (во второй части) вводятся „титулованные родственники“. Вторая книга (если ей только будет суждено увидеть свет) должна рисовать уже жизнь и быт СССР и, конечно, дать ретроспективно посильную оценку сдвига». Однако вторая книга не была написана — обстоятельства жизни скоро подверглись значительным переменам.