Вести с полей

– Ну, ясное дело, – вставил профорг Копанов Тулеген. – Им там в обкоме и грязь непролазная – самые лучшие условия, чтобы сеять. У них-то сухо в кабинетах. Ковры, жаман слово просится. Они ж нам сами аусым не сделают, не передвинут сроки. Им «ура!» надо поскорее в Алма-Ату прокричать. И в Москву.

– Досеваем. Малость осталась на трёх клетках, – сказал Сергей Алпатов, парторг.

– А чего сейчас снимать, Семён? – Данилкин закурил-таки. – Водки потребишь сто граммчиков?

– А я писать буду про лучших ваших трактористов и сеяльщиков. С агрономом интервью надо сделать, – тихо проворковал из-за спины Моргуля корреспондент Витёк.

– Ну шо тебе сказать, Григорий! – фотокор сел на свободный стул. – Если ты ждешь  из-под меня рыданий, так я скажу тебе: шо бы да, так нет. Раз я приплыл сюда, так значит я имею до тебя дело. И капец на холодец, я его зроблю. Слухайте сюда все! Мне не редакция, мне обком сам и дал задачу. Притарань, говорят, Семён Абрамыч, такую фотографическую сагу о передовом совхозе имени Корчагина, чтоб душа развернулась. На центральной площади огромные, говорят, стенды поставим. Они ж уверены, поцы, что когда вы сеяли, то я к вам визиты наносил не раз. Вы ж герои, а?!

– А чего к нам было ездить? Трактора вон переворачивались, машины, сеялки раком вставали, – Данилкин поморщился. – Такое только для Америки снимать. Чтоб поржали над нашим социализмом.

– Надо всё поставить как мне надо, Гриша, – Моргуль взял из руки директора стакан и забросил все сто пятьдесят в себя как уголь в топку .– Я счас развернусь, в обком приду. И шо там я им спою? Шо керосина нет и неизвестно? Так они мне скажут, шоб я пошел и посмотрел на Дюка с люка! Пошлют и в почёте будут. Потому как в посевную шлимазл Моргуль не успел тут ваши шмендеферы с гусеницами на любимую свою «Практику» заснять! Ты посмотри на него, на знаменитого дядю Сёму! Так что, атас, Гриня. Изобразим всё опять в полной выкладке. И ты меня не спращивай: тебе, Семэн, с сиропом да или с сиропом без!? Воскресим посевную в нарядном виде. Чтоб в обкоме все сказали, что Моргуль бикицер и Гриша Данилкин бикицер. Молодцы! Давай, Григорий, шоб я не моргнул ещё – наведи Париж на полях Ну, короче, свет туши, кидай гранату! Лучше иметь пятьдесят процентов в стоящем гешефте, чем сто – в пропащем. Так оно?

– Сделаем! Много фотографий наших в обком на стенды пойдёт? – Данилкин стал входить во вкус. Организовывал он постановочное кино и фотокадры вылизанные, и портреты лучших пахарей да косарей намазанных гримом вперемежку с пылью или озатками пшеничными на лицах. Всё подгонял как киношникам и фотографам надо было. А уж Моргулю он вообще отказать не смог бы даже при смерти. Любил он Сёму за хороший нрав и тонкую работу свою. Лучше него , наверное, были фотографы. Но Данилкину не попадались никогда.

– А я помогать Вам буду.– Сказал Данилкину Витёк, корреспондент.– А когда отснимем, то я и свою работу сделаю. Интервью. Очерк. Репортаж.

– Ладно. Здесь сидите пока. Водка в шкафу, – Данилкин надел кепку козырьком назад. – А мы с руководством и Серёгой Чалым пошли  красоту создавать, масщтаб и внешний вид каждодневного героизма. Вот рация. Я тебе на неё, Сёма, накричу, когда надо будет. Придешь и подправишь всё под себя. Будет тебе эпопея! Масштабо-грандиозо. Пейте покуда. Но так, чтобы руки не трясли твой дорогущий аппарат.

– Разрежьте мне голову, но талант таки есть у тебя к показухе, – заржал Семён Абрамович и налил себе ещё сто. –  В общем и целом, Грыцько, желаю тебе до сто двадцать лет и огромного нашего общего еврейского счастья. Мы победим и сегодня, сделаем всем смешно. Хиляйте, я тут сам один посижу без поцевского щороха.

И все начальники да Витёк – корреспондент убежали делать красоту и  иллюзию эпопеи битвы с непокорной целиной, чтобы в обкоме, глядя на прекрасные снимки, захотели ещё больше зауважать и Моргуля, и Данилкина, и героическую поступь советских тружеников полей.

– Эй, Чалый! Серёга!– орал троекратно в окно дома Серёгиного  Данилкин, директор.

– Спит Серёга!– высунулась в форточку жена его, Ирина. – Он только вчера ночью с трактора сполз. Без Серёги вам, блин, Героев соцтруда не дадут?

Она втянула свою красивую, но злую личность назад в комнату и форточкой грохнула так, что Алпатов, парторг, сразу влепил ей вдогонку диагноз.

– Шизуха, мать твою!

После хая и грохота, естественно, Чалый не доглядел до конца сон и в трусах вышел на крыльцо.

– Ильич, я всё посеял. На двадцать третьей клетке даже Лёхе Иванову подмогнул. У него масло с коренного вытекло. Пока ездили за маслом, да коренной меняли, я и там покатался. В четыре утра приехал. Чего стряхнулось-то?

– Надо народ мобилизовать! – прямой наводкой и крупным калибром лупанул Данилкин. – Весь народ, который сеял, поднимать как по тревоге. Трактора заводить, сцепки сеялок с боронами и культиваторами прицепить обратно, украсить всё маленькими флажками, повесить вымпела на каждый третий трактор. Сбоку на дверцу. И всем выезжать к двенадцати часам на седьмую и восьмую клетки.