Ветер чужого мира

– Если обещаешь не говорить тренеру, я признаюсь, что согласен с твоим выбором. Приходит время, когда футбол начинает раздражать.

– В самую точку, сэр! – расплылся в улыбке Мартин.

За столиком их было четверо: Рональд Кинг, Джордж Вудс, Джуди Чарльстон и Донна Томпсон. Хорошие ребята, подумал Дин, как на подбор. Все четверо медленно потягивали газировку, стремясь растянуть удовольствие.

Они улыбались ему, а Джордж Вудс отодвинул для него кресло. Дин присел и положил шляпу на пол перед собой. Боб поставил перед ним чашку.

– Вы очень добры, что вспомнили обо мне, – сказал Дин, удивляясь, отчего он так смущен. Разве это были не его воспитанники, которых он видел в школе каждый день и стремился приобщить к знаниям, не его дети, которых у него никогда не было?

– Нам нужна ваша помощь, мистер Дин, – сказал Рональд Кинг. – Мы обсуждали Ламонта Стайлза. Он единственный из наших земляков, кто летал к звездам, и мы подумали…

– Возможно, вы были знакомы, мистер Дин? – спросила Джуди.

– Был, – медленно ответил Дин. – Я знал его, но не так близко, как Стаффи. Они дружили в детстве. Я постарше их обоих.

– Каким он был? – спросила Донна.

Дин откашлялся.

– Ламонт Стайлз? Он был самым отчаянным парнем в городе. Учился плохо, дома не жил, творил что хотел. Если случалось какое-то безобразие, будьте уверены, к этому приложил руку Ламонт. Люди говорили, что ничего путного из него не выйдет, а поскольку каждый встречный норовил влезть ему в душу, Ламонт принимал все близко к сердцу…

Дин говорил и говорил, ему задавали вопросы, Рональд Кинг сходил к стойке за еще одной чашкой кофе.

От Стайлза разговор перекинулся на футбол. Кинг и Мартин повторили то, что сказали тренеру. Поговорили о школьном самоуправлении, обсудили ионный двигатель, который был у всех на устах.

Дин не только говорил, но и слушал, задавал вопросы, и время летело незаметно.

Внезапно свет моргнул, и Дин удивленно поднял глаза.

Джуди рассмеялась:

– Они закрываются. Нам пора.

– Ясно, – сказал Дин. – Часто засиживаетесь тут до закрытия?

– Нет, – ответил Боб Мартин. – Уроков много задают.

– Помню, как в былые времена… – начал Дин и внезапно осекся.

Действительно, это было с ним много лет назад. И случилось снова, сегодня вечером.

Пять лиц смотрели на него. Смотрели вежливо, доброжелательно и с уважением. Но было в их взглядах что-то еще.

Беседуя с ними, Дин забыл о своем возрасте. Они отнеслись к нему как к равному человеческому существу, а не как к старику, который заслуживал уважения из-за прожитых лет. Они приняли его в свой круг, и он стал одним из них. Они разрушили барьер не только между учениками и учителем, но и между старостью и юностью.

– Я на машине, – сказал Боб Мартин. – Хотите, подброшу вас до дома?

Дин поднял с пола шляпу и медленно встал:

– Не стоит, я лучше пройдусь. Нужно кое-что обдумать, а думается лучше всего на ходу.

– Приходите еще, – сказала Джуди Чарльстон. – Может быть, в пятницу вечером?

– Почему бы нет, спасибо за приглашение, – ответил Дин.

Чудесные дети, сказал он себе с некоторой гордостью. Добрее и воспитаннее, чем обычные взрослые. Ни наглости, ни снисходительности, словно они и не дети вовсе, но в то же время исполнены идеализма и честолюбия – верных спутников юности.

Рано повзрослевшие, лишенные цинизма… А ведь это так важно – отсутствие цинизма.

Определенно в этих детях нет ничего ненормального. Возможно, это и есть та монета, которую платят Воспитательницы, похищая их детство? А что, если речь не идет о воровстве? Если Воспитательницы всего лишь сохраняют то, что берут?

В таком случае они предлагают детям взамен новую зрелость и новое равенство, а взамен забирают то, чему и так суждено сгинуть, чему человечество не нашло применения, но без чего не может жить эта странная инопланетная раса.

Они забирают юность и красоту и сохраняют в своем доме про запас. Сохраняют то, что человечество способно хранить лишь в памяти. Собирают и удерживают мимолетные мгновения, которыми их дом уже набит до отказа.

«Ламонт Стайлз, – мысленно вопрошал Дин через годы и расстояния, – знал ли ты об этом? Что было у тебя на уме?

Возможно, ты хотел преподать урок самодовольному городишке, который сделал тебя великим? Или привез их в тайной надежде, что больше никто и никогда не скажет местному мальчишке или девчонке, что из них не выйдет ничего путного?»

Весьма вероятно, но и это не все.

Донна потянула его за рукав:

– Пора, мистер Дин, здесь нельзя оставаться.

Вместе они вышли из аптеки, пожелали друг другу спокойной ночи, и Дин зашагал по улице, как ему казалось, бодрее, чем обычно.

«А все оттого, – думал он на полном серьезе, – что за эти два часа я и вправду помолодел».

Дин бодро шагал по улице, почти не хромал и совсем не чувствовал усталости, но боялся признаться в этом самому себе – обычно люди стыдятся подобных мыслей. Надежда жива, пока теплится где-то в груди, но стоит произнести это слово вслух, и вот уже разочарование маячит за ближайшим поворотом.

Дин шел в сторону, противоположную дому, несмотря на то что было поздно и обычно в этот час он уже лежал в постели.