Ветер ярости

– Какой?

– «Яблочко». Не знаю, почему он… Наверное, я подумала, что раз я такая бодрая, то по темпераменту он мне подходит. Готовилась долго. Мне даже нашли экзальтированную женщину, которая преподавала танцы в кружке, и она меня полгода учила танцевать «Яблочко». Чтобы ты понимала, Усть-Илимск – это такой город сопок, и ты все время, когда перемещаешься по нему, либо поднимаешься наверх, либо спускаешься. И когда я ходила танцевать, я проделывала большой путь. От дома нужно было спуститься глубоко в низину, а после занятия вскарабкаться по бесчисленному количеству лестниц обратно. Чтобы сократить путь, можно было идти через морг. И я ходила через морг, приходила на занятие, и эта тетка мне постоянно кричала, требовала: «Бодрее! Ногу выше! Как «Яблочко» танцуют?», и тут же срывалась, чтобы показать, как его танцуют. Если честно, я так и не научилась его танцевать. И вот стою я на экзамене, думаю, что сейчас мой выход. Стою, а на мне толстые, 60 ден, коричневые плотные колготки, потому что других нет, время – июль, туфли на каблуке-рюмочке под замшу за 500 рублей со сбитыми колодками, юбка-миди карандаш (которую мама сшила в 9-м классе, потому что нужно было форму), пиджак, а под пиджаком тяжелая, из синтетического атласа блузка матери, темно-синего цвета, переливающаяся, жуткая… Стою и потею. А я сейчас-то неуклюжая, а тогда была совсем неуклюжей. И тут еще и «Яблочко». И вот режиссер мне говорит: «Сейчас тебе будут играть «Цыганочку», и ты покажешь мне страсть. Сначала покажешь мне горе цыганочки, а потом изобразишь радость цыганочки». Я сняла туфли эти мерзкие, стою и понимаю, что превратилась в онемевший кусок, потому что я ничего не могу – меня настолько напугало его требование, что я просто села на стул и поделала что-то руками; единственное, чего я хотела в тот момент, это сбежать или просто исчезнуть вместе со всеми этими туфлями и колготками, а он говорит мне: «Где твоя страсть?!» Я корячилась там, как могла, но ничего не получилось. И, конечно, на следующий день я пришла, а моей фамилии в списках не было. Нацыганилась.

– А ты вообще любишь театр?

– На самом деле нет, я сама не знаю, зачем туда поперлась. Видимо, думала, что так будет проще всем. Параллельно я еще поступала на журналистику в НГУ, туда меня почти даже взяли, мне не хватило полбалла из-за какого-то внутреннего экзамена. Я знаю, что довольно плохо написала экзамен по русскому языку, – вообще не люблю экзамены, начинаю нервничать и уже ничего не могу. А еще знаю, что очень понравилась преподавательнице, которая набирала себе группу, – мы очень долго разговаривали о книгах, и она поставила мне самый высокий балл, но его было все равно недостаточно для поступления.

– А как отреагировали на твой провал родители?

– Мать начала звонить и плакать в трубку: «Возвращайся в Усть-Илимск», мне было негде жить, но я отказалась возвращаться, сняла квартиру вместе с подругами, отдала за первый месяц скопленные на усть-илимских подработках деньги. Как сейчас помню, в месяц мы платили 7 тысяч рублей, моя доля составляла 2 тысячи. Подруга Оля случайно увидела объявление на кофейне – искали официантку, я прошла собеседование и начала работать. Это была сеть кофеен Traveler’s Сoffee, условия и зарплата были ужасные, но мне хватало на все, я умею жить очень экономно. Кофейня на станции метро «Студенческая» была моя самая любимая, я там работала бариста два года, сейчас ее закрыли, я обнаружила это совсем недавно, когда копалась в гуглмэпе. Очень странное чувство, как будто вырвали зуб.

– А как ты оказалась в Москве, в Литинституте? Почему решила туда поступить? В него-то не от безвыходности же?

– Мне кажется, вся моя жизнь – это история безвыходности. Когда ты попадаешь в безвыходную ситуацию и тебе надо что-то решить, ты понимаешь, что старые лыжи не едут – переобуваешься в другие лыжи, они не лучше, чем были прошлые, но они едут какое-то время… Я писала свои стихи о любви, смерти. Они были очень плохие, я совершенно не представляла себе, что такое современная поэзия… В школе я писала рифмованные, а в 19 лет это были уже не рифмованные, но больше похожи на то, что делают сейчас эстрадные поэты, участвующие в слэмах, и сетевые поэты.

– Так как получилось так, что ты вошла в литературное сообщество – да еще и с (как ты говоришь) плохими стихами?