Ветер из рая

И однажды, когда Синичкин пешком возвращался от нее к себе в домик на Средней улице, к нему подошли двое. Начался июль, ночи стали темнее, немощеная улица освещена была скудно.

– Здорово, дядя! – заблажил первый. – Как тебе тут у нас? Хорошо живется? Не пыльно?

– Не загостился ли? – подхватил второй. – Не пора ли тебе отсюда свалить? Не много ли ты ваще на себя берешь?

– Да что вы, ребя, – сыграл в растерянного лопушка опер. – Я вам чо, мешаю? Идите спокойно своей дорогой.

Попутно он оценивал ситуацию: парни оба в куртяшках – возможно, в карманах финки, а то и стволы. Но они явно считают, что вышли проучить дальневосточного конторщика, а не подготовленного бойца. Вот и встали так, что один второму наверняка помешает при боестолкновении, а если обнажат огнестрельное, то первый окажется у дружбана своего на линии огня. Они ведь совсем не готовы, что им будет противостоять не случайный фраерок, а товарищ, который искусству боевого самбо учился у самого Харлампиева.

– Если я чем обидел вас или случайно дорогу перешел, так давайте перетрем, все выясним, как белые люди, без наездов! – продолжал как бы растерянно убалтывать упырей Синичкин, при этом смещаясь так, чтобы первый, инстинктивно потянувшийся за ним, окончательно закрыл второму обзор и как бы стреножил его, лишив оперативного пространства.

А потом, не дожидаясь, когда его визави начнут действовать, ударил первого снизу вверх, кулаком под подбородок, в самое горло. Тот задохнулся, захрипел, начал заваливаться назад, глаза стали вылезать из орбит. Тогда опер ударил его ногой в пах, и тот окончательно вышел из строя – в приступе дикой боли упал на землю.

Второй успел достать оружие – это оказался всего лишь нож. Не дожидаясь выпада, Синичкин засветил ему ногой в голову: растяжка у него была хорошая, подготовка отменная. Парень без звука опрокинулся навзничь.

Наутро опер первым делом отправился в горком.

Вход в партийные органы в Стране Советов осуществлялся по партбилету – практически демократия, если ты коммунист, можешь пропуск не выписывать. Ни Синичкинстарший, ни его альтер эго Петр Зверев членами КПСС не были. Но Суджук – город маленький, меньше сорока тысяч постоянного населения. Поэтому сержант, стоявший в тот день на вахте, опера знал. Знал и о его привилегированном положении близ хозяйки города «стальной Беллы». Поэтому Синичкинстарший только пожал ему руку, похлопал по плечу.

– Не знаешь, сам у себя?

– Был у себя.

Опер поднялся на второй этаж. Прошел, не сказав ни слова, мимо секретарши.

– Вы куда? Гражданин! – спохватилась она, когда он открывал двойные двери, обитые кожзамом с ватой.

Не обращая на нее внимания, «Зверев» подошел к столу, за которым возвышался человекгора, необъятно толстый первый секретарь горкома товарищ Бакланов. Не говоря ни слова, схватил его за галстук, стал наворачивать на кулак. Узел впился в толстую шею, лицо покраснело, набрякло.

– Если ты еще раз подошлешь ко мне своих тонтонмакутов, я тебя, скотина жирная, просто грохну! И то, что у тебя с моей Беллой были шурымуры, не спасет – напротив, будет отягчающим обстоятельством. Ты хорошо понял меня?

Тот испуганно мелко закивал.

– Тото же.

Синичкин выпустил галстук, не больно, но унизительно пихнул первого секретаря раскрытой ладонью в лоб. Тот бессильно опустился в кресло.

* * *

На следующий день они договорились с Белкой отправиться на пикник. Там она, в перерывах между жаркими ласками, вдруг спросила со смехом:

– Ты что себе позволяешь?

Он понял, откуда ноги растут, усмехнулся:

– Тебе уже донесли? Или сам Бакланов нажаловался? Ну так можешь передать ему: еще одна такая выходка, и его похолоделый труп выловят из Суджукской бухты.

– Врываться в кабинет к первому секретарю горкома – не наш метод. Напали на тебя – пошел бы написал заявление в милицию. А то ведь смотри, присядешь по шестьдесят шестой статье УК за теракт.

– Хорошо, я присяду, а Бакланов твой у меня приляжет.

Пикники с Синичкиным Белла любила, всегда любовно и тщательно готовила к ним провизию. Лучшее мясо – парную телятину, помидоры с рынка, зелень; свежайший хлеб, который специально для нее (и другого городского начальства) на местном хлебозаводе пекли; домашнее красное вино из «изабеллы» в пятилитровой пластиковой канистре.

Немногословный Колян со спасательной станции доставлял их на подведомственном катере вместе c припасами в уединенную бухту между Дивноморском и Джанхотом. Оставлял там на целый день.

Ни души. Лишь иногда – приходилось сечь – проходили по берегу группки туритуратуристов с рюкзаками. Порой прохаживал пограничный патруль, трое в сапогах, в полевой форме – офицер с кобурой и двое солдат с автоматами Калашникова. Проверяли документы. Советская власть держала границы на замке: вдруг у тебя под скалой акваланг, и ты, бульбуль, уплывешь через море к турецким берегам или на вражеский транспортник. Однако удостоверение Б. Ю. Табачник, свидетельствующее, что она член Суджукского горсовета, охлаждало пыл правоохранителей. Офицер козырял.