Ветер из рая

Во Внукове его как бы в такси встречал куратор, полковник Гремячий. Пока ехали из одного аэропорта в другой, Синичкин плотным текстом докладывал, что узнал, увидел, понял в Суджуке. И Беллу Юрьевну Табачник в своем рассказе не жалел, не уводил изпод удара, докладывал ситуацию как есть: начальница тамошнего треста ресторанов и столовых – руководительница курортной торговой мафии.

Дорога из Суджука до столицы Приморского края даже для такого молодого тренированного организма, как Синичкинстарший, далась нелегко. Рано утром выехал в краснодарский аэропорт, два часа дороги – вез персональный водитель Белки – потом предполетные формальности, еще два часа летишь до Белокаменной. Потом доклад полковнику по пути из Внукова в Домодедово, там новые досмотры, а затем рейс номер один во Владик – и ранним утром по Москве спустя сутки он там.

Конспиративная квартира осталась за ним – отоспался.

Вечером снова встретился с Гарри Петровичем. (Так его звали.) В кабинете в частном доме в центре Владика, окутанный сигарным дымом, жестко торговался с главой местной рыбной мафии. Ударили по рукам.

Ночью с местного главпочтамта дал Белле в Суджук шифрованную телеграмму: «Мама здорова тчк приготовь посылку нужно семьдесят рублей». «Семьдесят рублей» означало семьдесят тысяч наличными. На следующее утро пустился из Владика в обратный путь.

Вернулся в Суджук. Взял у Табачник большой кожаный портфель с деньгами – вот тутто как раз пошли в дело сторублевки.

Аккредитивами не отделаешься. Будешь в сберкассе обналичивать – сразу вопрос: откуда у простого советского кладовщика семьдесят косарей.

Пришлось договариваться об «окнах»: чтоб не рылись, досматривая его ручную кладь. В аэропорту Краснодара все организовала Белка, у которой всюду в крае имелись свои люди. В Домодедове постарался полковник Гремячий.

И снова назад, на Дальний Восток. Да, тяжела была и неказиста жизнь бизнесмена в Советском Союзе: ни тебе переговоров по «зуму», ни переводов по «свифту», ни электронных подписей. Все приходилось делать вручную, самому.

Зато «Зверев» лично осмотрел, посчитал, опломбировал и отправил вагон из Владивостока назначением в Суджук. Нигде в тщательном советском плановом хозяйстве не учтенный, должен он был прийти в пункт назначения, по тогдашним понятиям, сверхмолнией: через две недели.

А там, на Черном море, рыба, икра и крабы украсят меню местных ресторанов, холодильники вельможных гостиниц и домов приемов.

* * *

Связь опер поддерживал непосредственно с Гремячим. Когда у него возникала необходимость доложитьпосоветоваться, отбивал телеграмму в Москву, на ту же конспиративную квартиру на набережной Максима Горького: «Поздравляю с юбилеем», или с защитой диссертации, или с серебряной свадьбой. Когда Гремячему требовалось дать законспирированному агенту ЦУ (то есть ценные указания), тот присылал в Суджук на почту телеграфную депешу до востребования: «Буду проездом, хочу увидеться, Люся».

Сам Суджук, невзирая на толпы курортников, город маленький. Каждый человек на виду. От посторонних любопытных глаз уберечься трудно. Иное дело – Южнороссийск! Город портовый, шумный, с конечной, тупиковой станцией железной дороги. И население – почти двести тысяч, не чета суджукским тридцати с хвостиком.

Синичкин мотался в Южнороссийск на «Комете», а обратно такси брал.

С Гремячим они обычно встречались под вечер, прогуливались по набережной. С морвокзала чуть не каждый день отправлялись круизные и прочие пассажирские суда, гремела музыка, сотни южнороссийцев принаряжались и фланировали, желая и народ посмотреть, и себя показать.

Парочка мужчин, вдвоем прохаживающихся по набережной, – один молодой, второй средних лет – никаких вредных контаминаций тогда не вызывала. Они с Гремячим шли обычно от здания южнороссийского морского пароходства на улице Свободы мимо «каботажки», откуда отправлялись катера и «Кометы», мимо мола с пришвартованными круизерами типа «Ивана Франко» или «Адмирала Нахимова» и до горпляжа, где в вечерней воде, в сумерках любили плескаться местные. Иногда позволяли себе по кружечке пивка на разлив. Пивбар возвышался прямо на пляже в виде огромного деревянного бочонка.

Дело было в сентябре, когда Гремячий, получив очередную порцию информации от Синичкинастаршего, решительно сказал: «Можешь готовиться к эвакуации».

У него – как сейчас помнил – сердце упало. Переспросил:

– Будете их брать? Всех?

– А что? – хохотнул полковник. – Приспособился к дамочке? Жалко ее? Стокгольмский синдром взыграл?

Опер не стал лукавить: «Да, приспособился. Да, жалко».

– Ну ничего, мы тебя аккуратненько из игры выведем. Она и не узнает ничего. И тебе пора в семью возвращаться. Отношения с Люсей заново налаживать. – Гремячий, единственный в управлении, сторонкой, несколькими намеками от Синичкина знал о тяжелой ситуации на его семейном фронте. – Дадим тебе длительный отпуск, путевку на двоих в санаторий в Сочи. Поедете с Люсей, откроется второе дыхание, и все, глядишь, заново срастется.

Они допили пиво, пожали друг другу руки на прощание.