Ветер Трои

– Все это прекрасные, нелишние подробности, – перебила Мария. – Но как она будет складываться, эта новая жизнь, пока не обживемся и не свыкнемся?.. У тебя есть планы в голове, кроме охов, ахов и пиров?

– Обживемся – значит будем обживаться, а это в нашем случае азартное занятие. В этом я уверен. И мы будем не на привязи. Есть дела и не в Керкире… Скоро я должен быть в Стамбуле, на суде. Надеюсь, мне вернут права, и обойдемся штрафом.

– Ты в этом убежден?

– Рассчитываю на понимание. Судье в этом помогут, я догадываюсь. Стамбул не без добрых людей, почти все они друг друга знают, а я знаю их всех… По осени хотелось бы оказаться в Киеве. Дел там особых нет, но там недавно вышла книжка, она очень мне нужна, я как о ней подумаю – места себе не нахожу. Она о каллиграфии, точнее, о шрифтах.

– Давно бы заказал по интернету…

– Да, но мне хотелось бы увидеть автора, взять у него несколько уроков. Если, конечно, этот Митченко на них согласится. И если Киев не закупорят из-за пандемии… Потом мне надо быть в Китае – намечается там с ними одно дельце. Тема не тема, проект не проект, но дельце, которое, возможно, станет темой и проектом, если, конечно, Китай когда-нибудь откроют: пока что там закупорено в ноль.

– Не запутывай меня. Скажи: ты – снова в Стамбул, потом вернешься в дом…

– В наш дом.

– …потом ты – в Киев, по вопросам каллиграфии, потом еще в Пекин и… или ты – в Шанхай?

– Нет, не в Пекин. В Чаншу, – мягко поправил Тихонин и напомнил: – Если Китай откроют. Но что означает твое угрюмое «ты»?.. Прости, я не могу понять.

– Не понимаю, что тут понимать, – с досадой отозвалась Мария. – Ты – туда, ты – сюда, даже в Китай, потом еще куда – а я сиди себе на Корфу, броди по Керкире, не зная языка и никого на этом острове не зная, покупай себе одной рыбку, тыча в нее пальцем на прилавке, потому что я еще не знаю всех названий этих рыбок… Что мне одной делать в наших, прости, апартаментах, где даже мебель, как ты сам мне намекнул однажды, пока что оскорбляет глаз? Упиваться видом из окна? Пялиться в телевизор, пока ты там обделываешь за дельцем дельце?..

– Не ты, а мы, – сказал Тихонин, как мог, ласково. – Повсюду, в целом мире – мы… Разве тебя со мной не будет на суде? Разве не будет в Киеве? В Чаншу?.. Да хоть бы и в Шанхае!

Мария молчала. Потом коснулась его руки, сжавшей руль:

– Наверное, я устала. Никак не отойду от перелета… От переворота жизни. От нервов, разных мыслей, а нервно думать, как я уже начинаю думать, – это не женское дело… Устала от всего, прости.

Прошел еще час; вспыхнули фары. Дорога, сузившись в яркую струю, всасывалась под колеса. Холмы вдали, исчезая в полумраке, уже казались плоскими. Деревья по обочинам рябили с изнурительной быстротой…

– Не гони так, иначе точно остановят, – сказала наконец Мария, и Тихонин, не переча, сбросил скорость. Виновато пояснил:

– Рецидив профессиональной болезни. В Узбекистане всякий раз, когда я возвращался с аэродрома в своем уазике, мне после дня полетов над полями казалось, что машина едет слишком медленно; я давал газу, и меня там всякий раз тормозили гаишники… Потом поверили, привыкли и перестали тормозить…

– Но как же Тузла, из-за которой тебя ждет суд? Как же удиралово со мной на мотоцикле, когда ты уронил нас в пашню? Не было тогда еще полетов над полями!..

– Да, тут другое, – убежденно согласился Тихонин. – Неясная врожденная склонность к бегству, я бы так сказал… Мне иногда кажется, – добавил он чуть позже, – что моя жизнь – сплошной побег по кругу.

– И от меня ты убежишь, – с неожиданной уверенностью заметила Мария. Подумала немного и сказала: – Ну, если по кругу – это не смертельно. Сбежишь и, сделав круг, опять меня догонишь. – Она еще немного помолчала. – Если на этот раз у тебя на этот полный круг достанет времени.

– Я от тебя не убегал, – осторожно напомнил ей Тихонин, и Мария, вдруг развеселившись, заявила, что готова снова сесть за руль. И они поменялись местами…

Мчится «меган» с включенными фарами по вечерней трассе подобно быстрому катеру по лунной дорожке в сумраке моря: огнями судов на рейде мигают окна домов вдоль дороги, тени гор и холмов понемногу тают вдали; молчит за рулем Мария, молчит и Тихонин: глядеть по сторонам ей некогда, ему – не на что, и оттого они оба глядят в себя, в молчании прикидывая, поделиться вслух увиденным в себе или погодить пока… Пока они молчат и не делятся, отдохнем от них. Отвлечемся на Шен Фина: Тихонин это бы одобрил.