Ветер уносит мертвые листья

– Деда хоронить завтра будут, – ответил Голум на немой вопрос Вадика. – Бабка-то давно умерла, ждет его лежит.

Голум погладил надгробие, как другие поглаживают капот новой машины. Почти ласково. На перекладину креста повесил связку кроссовок.

– Считай, получит старушка двух мужичков по цене одного. – Голум схватил лопату, расправил плечи и солдатиком прыгнул в яму.

Резкий режущий звук и первый шмат глины вылетел из черноты, приземлился испорченным пирогом. Копал Голум энергично, как заведенный. Лампасы, когда на них попадал луч фонаря, посверкивали, будто на дискотеке. Минут через пятнадцать, он разогнулся, встал на цыпочки.

– Хорошо, что земля еще не начала промерзать, – Голум выкатил глаза-блюдца. – Отбойник ведь мертвого поднимет.

– Долго еще? – нетерпеливо спросил Вадик.

– Да хватит, – копальщик забросил лопату наверх, ухватился за труп и ловко стянул его к себе.

Вадик не успел ничего сообразить. Только услышал сначала мелкое бульканье: понял, что нож с оранжевой ручкой выбрался из-за пазухи Угаренко и рыбкой нырнул в черноту. Потом тупой удар и всплеск. Вадик направил луч фонаря в яму. Голум неуверенно утрамбовывал мумию сапогом.

– Ты аккуратней там, – Вадик направил свет на торчащую из пакета, уже запачканную в грязи, руку Угаренко. – Мы же не мясники какие-нибудь.

Хруст.

Голум прошелся сапогами по мумии и как паук выкарабкался из могилы. Сначала отправил в яму земляные бортики, а потом вдруг замедлился, устал. Сыпал землю над могилой словно специи. Фигура Угаренко скрылась как бы под черным молотым перцем.

– Точно никто не будет задавать вопросов? – засомневался Вадик.

– Лет через двадцать разве что, если родня даст добро хоронить сверху, вот будет сюрприз могильщикам в одинарной-то могиле.

Голум снял с перекладины кроссовки. Пока Вадик не обдал его светом, казалось, что это не крест вовсе, а старушка замерла в ожидании и протягивает внуку узелок. Всю грязную работу делал Голум, но вымазался почему-то Вадик. Как бы не испачкать салон.

– Ну, ты, наверное, ехай отсюда, – шмыгнув мокрым носом, сказал Голум. – Я что-то замерз, посижу, у деда отогреюсь и потом поеду.

– Ладно, – быстро согласился Вадик.

– Только денег дай на такси.

Вадик тут же заелозил по карманам. Протянул первую бумажку, что попалась под руку.

– Две тысячи? Чувак, серьезно? – Голум сделал обиженное лицо.

Вадик, не раздумывая, выгреб все, что было в карманах, и передал Голуму. Тот довольно ухмыльнулся, деньги спрятал в карман на рукаве, а сникерс распаковал одним движением и откусил половину батончика.

– Моя прэлэсть, – с набитым ртом сказал Голум и закатил глаза от наслаждения.

5

Наташа пыталась понять, сколько времени на часах. Будильник поводил стрелками, будто таракан усами из щели. Какой сегодня день недели? Что, выходить на работу? Наташа представила себе бесконечных четыре подъезда. И в каждом окне черноволосая злыдня. Нет, она не боится. Она уже раз выгнала ведьму из квартиры…

Наташа медленно поднялась с кровати, потом снова села, кажется, на пол. Комната плыла перед глазами, она сосредоточилась и увидела рядом с комом одеяла спасительный сосуд. Подползла, сделала жгучий глоток. Сразу полегчало. Теперь бы водички. Наташе казалось, что она может выпить целое ведро, то самое ведро, в котором она жамкает тряпку перед тем, как возить ею по ступеням. Рабочие штаны и кофта нашлись почему-то на кухне под столом. Это точно Наташина одежда, но ей было неудобно. Будто она надела все задом наперед. Завязывала кроссовки десять минут, а может, полчаса. Все это время мозг в черепной коробке бултыхался, словно чайный гриб в банке. Ключи тяжеленькой гроздью легли в ладонь. Наташа не поняла, откуда они взялись. Так, надо на воздух. Погуляет, подышит. Потом поработает, может быть.

Наташа вышла во двор, точно актриса на сцену. Казалось, ее ослепили софиты. Хороший денек, солнечный денек… она попыталась сфокусироваться на происходящем, но ее нетвердые ноги в бледно-серых трениках напоминали переваренные макаронины, мутная картинка заваливалась то на один бок, то на другой. Слишком яркие для осени цветы вызывающе растопырили бутоны. Не бывает таких роз. Наташа качнулась и уперлась плечом в спасительную стенку деревянного теремка. Теперь не упадет. Присмотрелась: розы были странно прозрачными, ага, это настриженные пластиковые стаканчики. Рядом дебелый крашеный лебедь, склеенный из резаной резины, запускал оранжевый клюв в искусственный букет. Надо всей этой красотой нависали два темных расплывчатых пятна.

– Херня это все, надо было делать павлина! – громко выдало пятно, которое побольше.

– Ну что ты несешь, какой павлин? – возразило пятно поменьше, вдруг оно разогнулось, сузилось и стало теткой, потирающей поясницу.

– Да я видела во дворе, где почта, девки что учудили? Диски дома, видать, валялись всякие, там с хитами девяностых. Они их прилепили на хвост, и вот тебе, пожалуйста, не лебедь, а павлин!

– Еще чего, буду я диски тратить. Тем более та старая музыка – лутшая! – женщина снова расплылась в воздухе темной кляксой.