Ветер в черном (СИ)

Поднялся ветер, и Эолас зарылся глубже в песцовый воротник. Тени угольно-черных нагих ветвей отплясывали с изяществом перепуганного молодого оленя. Если бы головы мертвецов были на месте, они различили бы серые глаза и белоснежные просторы за спиной обладателя оных. Тверди слились воедино; на земле наливалось кровью предзакатное солнце, а в небе сталкивались между собой край леса, Западная грань и снежное море — ровно на том пятачке, где стоял Эолас. Невидимая красная тропа, обрамленная сугробами, вела от обезглавленных мертвецов — и вглубь чащи.

Рубаха на каждом из тел была разрезана крест-накрест вместе с грудью. Помимо нее, на трупах были только шерстяные штаны. Все указывало на то, что мертвецы эти — клятвопреступники, что неудивительно, ведь жили люди снега согласно иносказаниям Клятвенника.

Отсутствие брызг крови говорило о том, что своих голов преступники лишились уже после смерти. Вернее, вспомнил Эолас, сначала они лишились глаз, переданных ночному идолу, и уже безглазые головы отсекли для идола снежного. Остальное предназначалось волчьему идолу, и тела отнесли на опушку поодаль от крепости.

Эолас не жалел преступников, невзирая на то, что сухостойные слова Клятвенника безжалостно коробили его чувство прекрасного. Эолас не жалел преступников; они могли быть поумнее и не пытаться стащить еды из крепости под полной луной. Но большей частью Эолас не жалел преступников потому, что нет никакого резона жалеть мерзлые трупы. Тем более, человеческие.

Пошел снег. Эолас по-прежнему не шевелился, лишь поднял глаза на маячащие в подступающем сумраке деревья. Ему почудилось, будто он слышит чей-то мучительный вздох.

Люди снега почитали своих идолов с непроизносимыми именами классически — через сделку. Возьми их, ибо они — такие же, как мы, на кого ты охотишься с начала времен, только лишенные жизни. В них та же кровь, но холоднее на вкус, и под сень тех же деревьев вторгаются они — в твою власть. Возьми их и оставь нас. Забери их глаза и одари нас взамен способностью видеть во тьме — не застилай своих звезд тучами.

Обыкновенная для примитивных народов идея влиять на погоду, особенно остро проявленная тогда, когда эта погода может сгубить. Обыкновенное для примитивных народов стремление видеть божественное начало в тем более опасной, тем крепче неотъемлемой природной силе.

Для Эоласа это было очевидным, но сейчас, когда он вглядывался поверх безголовых мертвецов в ледяной, утонувший в синеве лес, ему становилось не по себе.

Пора возвращаться, решил он; в этой стране, которую люди снега зовут Рýда, ночь наступает быстро и эффектно. Разумеется, Эолас, будучи магом, с легкостью прогнал бы волков, но это означало оставить их голодными.

Идя дорогой, оставшейся после того, как обремененные люди протащили по снегу трупы, Эолас добрался до стражника из числа рассеянных по периметру. Впрочем, трудно было назвать стражником человека, даже не вооруженного. Они обменялись взмахами рук, и Эолас продолжил путь к темной громаде форта Фикесаллерамник, откуда отделились два пригарцовывающих огня и направились к нему. Двое людей с факелами.

— Как-то безрассудно для вас, Эолас, — сказал один из них. — Что-то случилось?

— Ничего. Вам не следует волноваться постольку, поскольку я всегда держу ситуацию под своим контролем. Но если вы хотите проявить вежливость касательно меня, то смотрите в оба.

— И Чарснотил эти оба захапает прежде, чем ты его полное имя скажешь!

Оба факельщика были, вне сомнений, навеселе, и Эолас подхватил их задорный хохот сдержанным смешком. Болваны, пронеслась мысль. Все еще улыбаясь, он спросил:

— Сегодня какой-нибудь праздник?

— Праздник! — проревел второй факельщик. Эолас мысленно возвел глаза к небу. — Сегодня у моего брата день рождения. Он…

Эолас вкрадчиво перебил его:

— Полагаю, Мричумтуивáю обрадовало бы ваше семейное единство, ибо это залог единства кланового, но… разве не должны люди, чья работа связана с огнем, соблюдать трезвость? Вождю вряд ли понравится, если он проснется и обнаружит, что ему лижет ноги огонь, только потому, что кто-то нежданно-негаданно уснул возле деревянной стены.

Всеобщее веселье резко развеялось; факельщики переглянулись.

— М-м… — запнулся первый. — Вы же не скажете Мричумтуивае, правда?

— Пожалуйста, — добавил второй, словно виноватый ребенок. Эолас едва удержался от гримасы отвращения.

— Разумеется, не скажу — это ваши дела. Думаю, что вы достаточно сильны духом, чтобы признаться самостоятельно.

Эолас произнес это как раз, когда они достигли крепостных ворот. Внутри не было необходимости в лишнем свете, поэтому факельщики разошлись, понуро-задумчивые.