Ветер в черном (СИ)

— Ты о чем гово… а! — Его привычка восклицать! была вторым препятствием на пути к пониманию, но Эолас терпел. Он вытерпел людей куда более кошмарных. — Никого не было в сточных водах, это придумка. Мальчишку поймали на Восточной грани, рядом с лесом. Но у него с собой была взрывчатая вода, и он наверняка бы использовал ее на водостоке.

Опять Гиндюльгáлю его надурил, подумал Эолас. Какую взрывчатку можно приготовить в подобных условиях? Однако он не стал разуверять обманутого вождя — лучше не ссориться с единственным лекарем в клане.

— Я уже сконструировал основную часть моей завтрашней речи, — похвастался Мричумтуивая. — Страх! Пойманный накануне разведчик показал нам, что для вастаков мы настоящий источник страха!

Эолас усмехнулся про себя двусмысленному пассажу. Концепция в целом тоже выглядела сомнительно.

— Основная метафора, — продолжал вдохновленный вождь, — такова: вастаки — словно перепуганный до смерти человек. Он пытается отбиваться не глядя, так и они подсылают первого же мальчишку, который им попался.

Эолас не выдержал:

— Это аналогия, а не метафора.

— О-о! Спасибо, Эолас. Писателю лучше знать. Что ты думаешь, к слову? Прав ли я?

Эолас сделал глубокий вдох.

— Вы правы — это действительно первый же мальчишка, который им попался. Однако гласит это об истине противоположной. Боюсь, составлять аналогию — лишь тратить впустую время, поэтому я скажу прямо. Вастаки не боятся вас до такой степени нагло, что подсылают первого же мальчишку, который им попался.

Мричумтуивая нахмурил кустистые брови.

— Эолас, опять ты говоришь эту чушь… Я думал, в тебе больше ума. Хотя бы теперь.

— Я не бросаю вам вызов, Мричумтуивая, — соврал Эолас. — Чего нельзя сказать о вастаках.

— Но мы же настолько сильные! Еще ни один вастак не принес нам вреда, — поднял вождь шишковатый палец. — И не принесет, пока я жив.

— Значит, они организуют ваше убийство.

— Им в этом не преуспевать!

Эолас понял, что разговор начинает походить на перебранку двух стариков, причем если один из них был таковым на самом деле, то второму едва сравнялось тридцать два.

— Мричумтуивая, прошу вас, будьте благоразумны. Мысль о том, что клан может лишиться вашей мудрости, нестерпима. И…

— Хватит, — вполголоса произнес Мричумтуивая. — Тебя больше не хотят видеть в Фикесаллерамнике.

— Как пожелаете, — миролюбиво ответил Эолас, мысленно выругавшись. — Пойду соберу…

— Не пойдешь. — Это что, рычание?

Эолас откашлялся.

— Аналогия. Если клан — ящерица, то я в ней — хвост.

Мричумтуивая не ответил — не из внутренней силы, а из старческого упрямства.

Эолас поднялся и в полной тишине начертил защитный тетраэдр. Затем он представил пыльную комнату — узенькую дорожку между книжными шкафами и письменными столами, — попутно думая о том, что Леднио сохранит свитки в целости до его возвращения. Когда Гиланта сформулировала ответ, Эолас крепко стиснул магию, искупал немного в себе и свободно выбросил в четвертое измерение. Следующий ответ?..

…

Эолас оглянулся; Мричумтуивая выжидал.

Тогда маг легонько повел рукой, и одна из свеч соскользнула со своего места прямо на волчью шкуру.

========== Соло ==========

Гроза длилась целую ночь, однако пути ее были неисповедимы и менялись с тем, как менялось настроение Хейзана. Когда его охватывало отчаяние, буря рыдала, словно узница легендарного Омеласа; когда он пытался прогнать страх, безумие снаружи воплощало угрозу. Временами гроза казалась жалкой; временами — выглядела всесильной и более могущественной, чем сами Великие Сущности, Свет, Сумрак и Тьма — не говоря уже об одном-единственном маге, существующем наперекор ей.

Этот маг пролежал не смыкая глаз всю ночь, честно пытаясь заснуть, но из раза в раз проигрывая битву с собственным телом. Сердце оглушительно колотилось, иногда заглушая даже гром, и он не мог его утихомирить потому, что никогда не изучал такого рода магию и боялся, что остановит биение сердца вместо того, чтобы его замедлить. С другой стороны, порой это казалось лучшим исходом. Например, Хейзан вновь швырнул магию в четвертое измерение раз десять-двенадцать подряд; нет, не исполнившись внезапной надежды, а чтобы заставить голову опять заболеть — ведь это мешало думать.

Иногда он задавался вопросом, спит ли в эту минуту Рохелин — не из мужского интереса, так, из любопытства. Хейзан был уверен: девушке есть что скрывать, и отложенное странствие вне сомнений стало для нее ударом.

Когда ночь перевалила за половину и когда он окончательно потерял надежду хоть немного поспать, то, удобно устроившись среди мешков, сквозь чердачное окно наблюдал за тем, как гроза неторопливо покидает Хефсбор. Стоило рассвету протянуть свои лапчатые лучи к остаткам туч, Хейзан захотел прогуляться.

Спустившись, он обнаружил, что Рохелин уже проснулась; ее профиль вырисовывался на фоне открытого кронглассового окна. Мягкий утренний свет заронил искорки в ее черные как смоль волосы, которые были распущены, за исключением заплетенной возле уха маленькой косички.

— И как я мог забыть, что все странники — ранние пташки?