Ветер в черном (СИ)

Эолас решил, что жители уже попрятались по домам, но порыв ветра принес с собой шум множества голосов, так что он направился прямиком к главной площади — и обнаружил там все население Фикесаллерамника, сгустившееся вокруг чего-то, пока ему неведомого. Как бы тошнотворно ни было, Эолас начал протискиваться сквозь толпу. Какой-то мужик не захотел его пускать, и после краткого противостояния локтей Эолас просто лягнул его в живот и едва ли не вывалился на воздух.

Толпа окружала позорный столб, к которому был пригвожден взъерошенный юноша лет двадцати. Ни нагой, ни в исподнем, как те безголовые преступники, он, тем не менее, был одет вполовину легче, чем средний человек снега.

— Кто это? — спросил Эолас у старухи по правую руку от себя. Она открыла рот, чтобы ответить, как позади раздалось душераздирающее заявление:

— Он меня ударил! Вон тот тощий в песце!

Эолас обернулся и увидел, как мужик, чье лицо наполовину закрывала нечесаная борода, грозит ему кулаком. Но прежде чем тот привел свои угрозы в действие, появился еще один участник событий:

— Он? Да ты сбрендил!

Обладатель зычного голоса оказался крепким мужчиной с ожогом на щеке. Мундеримиóго, кузнец.

— Он меня ударил! — повторил бородатый паразит.

— Дубина! Он не может никого ударить, потому что он человек искусства. Писец, вон он кто такой. Впредь найди кого-нибудь еще, чтобы кулаки почесать.

Бородатый не рискнул спорить и исчез, как дым, где-то в недрах толпы. Эолас вздохнул облегченно.

— Благодарю, Мундеримиого, и доброго тебе вечера. Не мог бы ты мне объяснить, что происходит, но не здесь, а там? — Эолас кивнул в сторону позорного столба.

— А, на здоровьице, — ответил Мундеримиого с щербатой улыбкой, тронувшей обе розовые — одна от ожога, другая от мороза — щеки. — Там? Там разведчик вастаков. Парни поймали его пару часов как, он пытался пролезть через гóвна. Он тут на всю ночь. Если свезет — хе-хе — выжить, завтрева будет суд — Мричумтуивая то сказал. Хм. Он тебя ждет, наверное. Ну что, не смею задерживать! Писец в песце, хе-хе.

Вывалив на Эоласа всю эту словесную груду, Мундеримиого, фальшиво насвистывая, пошел себе дальше. Кузнец принадлежал к числу людей, которые делали “свое дело” и относились снисходительно к тем, кто не привносил в мир ничего материального, например, писателям. К несчастью для Эоласа, в таких вопросах почти все люди снега были столь отсталы, кроме отдельных случаев. Он не раз уже жалел, что выбрал для поиска вдохновения Руду, оставив за бортом многие другие снежные края Просторов.

Эолас обогнул позорный столб, держась края толпы, и оказался на тихой темной улице. Молодой вастак поплатится жизнью за собственную глупость — пробираться сточными водами, надо же! — сегодняшней ночью, которая в этой субреальности длится около двадцати часов. Даже если выживет, Клятвенник приготовил ему наказание — перед тем, как раздать парня идолам, ему отрежут ноги. Люди снега не были жестоки ради жестокости, они всего лишь занимались своим делом — на Просторах они были известны как прирожденные палачи и пыточники. Высший инквизитор Двуединой Империи, родины Эоласа, был родом со снежных равнин Руды — по крайней мере, слухи говорили, что это правда, а наверняка не знал никто.

Наконец, Эолас добрался до дома Мричумтуиваи и постучал, игнорируя молоток в виде совы, несомненно вышедший из кузницы Мундеримиого. Открылась дверь.

— О-о, дражайший Эолас! Я ждал тебя с тех пор, как мы поймали этого мальчишку. — Акцент Мричумтуиваи, заключавшийся в том, что он произносил предложение как одно слово, для незнакомца был на слух совершенно неразборчив. К счастью, Эолас провел в Фикесаллерамнике уже две недели, и тех оказалось достаточно, чтобы привыкнуть. — Проходи, проходи.

Эолас зашел в дом и вытер ноги. Дома людей снега состояли из одной комнаты, что восходило к их предкам, жившим в чумах, но эта самая комната вмещала все, что необходимо. Четыре стены дома Мричумтуиваи увешивали шкуры таким образом, что бревенчатых стен не было видно даже на палец. Пылко горел очаг, но еще ярче сияли бесчисленные свечи, так что светло было как днем. Всего лишь иллюзия: солнце едва ли когда-либо посещало этот дом, лишенный окон. Однако Мричумтуивая боялся темноты (он никогда не упоминал этого вслух, но был неосторожен с поверхностными мыслями, а магу только того и надо), и свечи, огни, пламя преследовали его всюду. Вот почему пьяному факельщику лучше было бы не говорить вождю ничего о том, что огонь может привести к пожару.

Мричумтуивая пропустил Эоласа вперед себя, и маг сел на пол напротив очага, подогнув под себя ноги. Вождь остался стоять — не за счет своей должности, но из-за больных коленей.

— Видел ли ты уже… о, наверняка видел, мои люди сформировали столь широкую толпу. — Мричумтуивая демонстрировал свое незнание языка почти в каждом его аспекте. — Завтрашний день будет суд… А, мой друг, в твоих глазах вопрос. Конечно же, он не проведет всю ночь снаружи, может, пять часов, а может, шесть… но никак не больше восьми.

— Не забудьте только тщательно вымыть его перед началом.