Бодро шагая по дороге, он размышлял о своих приключениях, пока не пришёл к выводу, что даже когда ситуация казалась безнадёжной, он всегда находил выход.
«Хо-хо! – раздуваясь от важности и тщеславия, шагая с гордо поднятым носом, сказал себе Жаб. – Какой же я умный и находчивый! В целом мире не найдёшь животного умнее! Враги заточили меня в темницу, окружили часовыми, стерегли день и ночь, но благодаря таланту и мужеству я преодолел все преграды. Они гнались за мной на паровозе, полицейские с револьверами, а я растворился в пространстве. Злобная толстуха швырнула меня в воду. Ну и что? Я выбрался на берег, завладел её лошадью, получил за неё кучу денег и отличный завтрак! Хо-хо! Вот так Жаб, красивый, знаменитый и удачливый Жаб!»
Но ему было явно недостаточно мысленно петь себе дифирамбы, и он сочинил хвалебную песнь, которую и принялся распевать во всю глотку, хотя ни одного слушателя вокруг не было. Вероятно, это была самая тщеславная ода из всех, что кто-либо когда-либо сочинил.
Вообще-то песня гораздо длиннее, но уже такая хвастливая, что приводить её здесь целиком, право, неловко.
Жаб пел и шёл, шёл и пел, с каждой минутой раздуваясь всё больше и больше от самодовольства, однако его гордость ждало суровое испытание.
Пройдя несколько миль по просёлочной дороге, он вышел на большак, белой лентой уходивший вдаль, и, присмотревшись, заметил, что издалека к нему кто-то приближается: сначала это была точка, затем она превратилась в пятно, потом – в шар, и наконец, в нечто вполне узнаваемое… Одновременно в уши ему сладкой музыкой влился до боли знакомый двойной предупредительный сигнал «Бип-бип!».
– Как здорово! – воскликнул Жаб. – Вот она – настоящая жизнь, и огромный мир, которого я был лишён так долго! Я остановлю его, своего автомобильного брата, расскажу что-нибудь занятное, и, разумеется, он подвезёт меня. А если повезёт, то приеду в Жаб-холл на машине! То-то утру нос Барсуку!
Он не раздумывая шагнул на дорогу, намереваясь остановить автомобиль, который ехал на небольшой скорости, притормаживая перед перекрёстком, но вдруг побледнел, сердце его ушло в пятки, колени затряслись и подкосились, и он рухнул на землю от охватившей всё тело судороги. А что ещё оставалось несчастному животному, если приближающийся автомобиль оказался тем самым, что был им угнан со двора трактира «Красный лев» в тот злополучный день, с которого начались его беды! И сидевшие в нём люди были те же самые, что зашли тогда перекусить и оказались в кофейной комнате!
Сейчас несчастный Жаб представлял собой валявшуюся на дороге жалкую кучку тряпья, из которой слышалось бормотание:
– Всё кончено! Опять всё сначала! Кандалы и полиция! Тюрьма! Сухари и вода! Как же я был глуп! Чего я добивался, расхаживая средь бела дня, распевая хвалебные песни и останавливая людей на большой дороге, вместо того чтобы дождаться ночи и под её покровом незаметно, скрытыми тропами добраться до дома! О, несчастный Жаб! О, невезучее животное!
Злополучная машина медленно приближалась, и наконец он услышал, как она остановилась неподалёку, а вышедшие из неё два джентльмена направились к дрожащей груде на дороге.
– Боже мой! Какая жалость! – произнёс один из них. – Какая-то старуха, скорее всего прачка, упала в обморок! Бедняжка, должно быть, перегрелась на солнце или ничего не ела с утра. Давай положим её в машину и довезём до ближайшей деревни, где у неё наверняка есть знакомые.
Они бережно отнесли Жаба в автомобиль, обложили мягкими подушками и поехали дальше.
Стоило Жабу услышать заботливые голоса и понять, что они его не узнали, как к нему начало возвращаться самообладание и он осторожно приоткрыл сначала один глаз, а затем и второй.
– Смотри! – заметил один из джентльменов. – Ей, похоже, лучше. Свежий воздух сделал своё дело. Как вы себя чувствуете, мадам?
– Большое спасибо, сэр, – отозвался Жаб слабым голосом, – гораздо лучше!
– Вот и хорошо, – удовлетворённо кивнул джентльмен. – А теперь лежите спокойно и постарайтесь не разговаривать.