Ветер в ивах

– У меня на уме только стирка, – стояла на своём дама. – Меня удивляет, как вы можете говорить о кролике, когда у вас впереди такое удовольствие. В углу каюты лежит куча белья. Вот если бы вы, пока плывём, постирали кое-что – хотя я не рискую указывать, что именно, такой опытной мастерице, как вы, – то и сами получили бы удовольствие, как говорили, и мне помогли.

– Давайте лучше я порулю! – предложил Жаб, не на шутку испугавшись. – А вы тем временем постираете свои вещи, как привыкли. Я могу их испортить или сделаю не так, как вы любите, поскольку по большей части привыкла иметь дело с мужской одеждой.

– Дать вам порулить? – рассмеялась дама. – Это не так-то просто, здесь нужен опыт. Давайте вы займётесь своим любимым делом – стиркой, а я останусь у руля, с которым умею управляться. Не лишайте меня радости доставить вам удовольствие!

Жаб, загнанный в угол, лихорадочно обдумывал пути отступления, однако до берега было слишком далеко, чтобы прыгнуть за борт, так что с обречённостью пришлось положиться на судьбу. «Если уж на то пошло, подумаешь – стирка: любой дурак может справиться…»

Жаб принёс из каюты корыто, мыло и другие принадлежности, выбрал наугад пару вещей и, пытаясь вспомнить, что мельком видел в окне прачечной, принялся за дело.

Прошло не более получаса, но с каждой минутой Жаб всё больше и больше выходил из себя. Ничто из того, что он пытался делать с вещами, им не нравилось и не приносило никакой пользы. Он уговаривал их, шлёпал, пару раз даже стукнул кулаком, но они лишь улыбались ему в ответ из корыта, счастливые в своём первородном грехе. Пару раз он обеспокоенно оглядывался через плечо на даму, но она, казалось, смотрела только перед собой и была занята исключительно рулём. У Жаба разболелась спина и сморщились лапы: предмет его особой гордости, – и с губ его сорвались слова, которые не пристало произносить ни прачкам, ни жабам, и он в пятнадцатый раз потерял мыло.

Взрыв смеха заставил Жаба выпрямиться и оглянуться. Владелица баржи, откинувшись назад, хохотала до слёз, а потом, немного успокоившись, выдохнула:

– Я всё это время наблюдала за тобой. Ты так хвасталась, что я сразу всё поняла. Ничего себе прачка! Да ты тряпки в жизни не выстирала, ясное дело!

Жаб, раздражение которого всё это время возрастало и теперь дошло до точки кипения, перестал себя контролировать.

– Ты, мерзкая жирная тётка с баржи! Не смей разговаривать со мной таким тоном! Прачка, как бы не так! Да чтоб ты знала, я Жаб, известный, уважаемый, благородный Жаб!

Пусть сейчас я оказался в трудных обстоятельствах, но это не даёт права надо мной смеяться какой-то тётке с какой-то баржи!

Женщина подошла поближе и, бесцеремонно заглянув под шляпку, закричала:

– Так и есть! С ума сойти! Жуткая, противная, мерзкая жаба! На моей красивой, чистой барже!

На минуту она бросила руль, и одна огромная, в коричневых пятнышках рука схватила Жаба за переднюю лапу, а другая – за заднюю. Затем мир перевернулся вверх тормашками, баржа пронеслась по небу, а ветер засвистел в ушах Жаба, который летел по воздуху, быстро вращаясь.

Вода, в которую он, в конце концов, громко плюхнулся, оказалась, на его вкус, довольно холодной, однако даже она не смогла погасить его боевой дух. Всплыв на поверхность и смахнув ряску с глаз, он увидел толстую женщину на корме уплывающей баржи, которая смотрела на него и хохотала. В бессильной злобе Жаб, кашляя и задыхаясь, поклялся отомстить ей и поплыл к берегу.

Ситцевое платье ужасно мешало, и когда лапы наконец коснулись земли, оказалось, что бедный Жаб совсем выбился из сил и выбраться на крутой берег без посторонней помощи будет трудно. Минуту-другую он восстанавливал дыхание, затем, подобрав мокрые юбки, охваченный негодованием и жаждой мести, со всех лап помчался за баржей.

Женщина на барже продолжала хохотать, когда он поравнялся с ней:

– Пропусти себя через валики, прачка, погладь утюгом морду, сделай причёску, и тогда, может, сойдёшь за приличную жабу!

Жаб, жаждавший настоящей мести, а не пустой словесной перепалки, не удостоил её ответом, хотя ему было что сказать этой тётке. И тут прямо перед собой Жаб увидел то, что было нужно для его замысла. Помчавшись вперёд, он догнал лошадь, отвязал и отбросил буксирный трос, легко вскочил ей на спину и погнал галопом, колотя её пятками по бокам, в сторону от тропы, по ухабистой дороге, вьющейся меж полей. Оглянувшись посмотреть на дело лап своих, Жаб с удовлетворением увидел, что баржа села на мель у противоположного берега, а тётка отчаянно машет руками и кричит: «Стой, стой, стой!»

Рассмеявшись, он пришпорил лошадь, но та не могла долго бежать, и галоп скоро перешёл в трусцу, а затем и в медленный шаг, но Жаба это вполне устраивало – как-никак, но он движется, в то время как баржа – нет. Жаб обрёл душевное спокойствие, сделав что-то, по его мнению, правильное, и, довольный, неторопливо ехал трусцой на солнышке, направляя лошадь по узким тропинкам и стараясь забыть, сколько времени прошло с тех пор, как он досыта ел, пока речушка с баржей и толстой тёткой не осталась далеко позади.