— Он потратил много денег на мост, как я понимаю.
— Да.
— И разумеется, я должен назвать архидиакону потраченную сумму?
Он смотрел на меня победоносно, иного слова и не подберу, выпятив подбородок, а губы его складывались в улыбку, хотя и, с непривычки улыбаться, перекошенную.
— Что ж, прекрасно. Но, согласно церковным записям, последнее пожертвование Ньюмана на строительство моста было сделано в прошлом июне, около восьми месяцев тому назад.
С этими словами он вынул свиток из своего неистощимого рукава. “Бумаги, — тут же застучало в моей голове, — договоры Ньюмана, заверенные”. Точно так же свернутые в трубку, как и свиток в руках благочинного, они хранились в железной шкатулке, в тайнике под полом в доме Ньюмана. Нюх не подвел благочинного: цепкими ручонками, схватив ножичек, он без особых усилий провел бороздки по земляному полу, приподнял верхний слой, сдвинул — и наткнулся на хранилище с важными бумагами. Ага, стрела летит прямо в цель!
Нет, разумеется, нет, это были не бумаги Ньюмана, но лишь церковные записи — благочинный ведь так и сказал, вынимая свиток. И сделаны они были на дешевой бумаге, тогда как договоры Ньюмана всегда составлялись на пергаменте, и, однако, сердце мое дернулось, как больная коленка, и покатилось вниз к самому брюху. Благочинный развернул свиток и закатил целый спектакль, перебирая бумаги и зачитывая вслух, изображая, будто ему понадобилось удостовериться в том, что ему и так было доподлинно известно.
— Да, вот здесь: пожертвования в одну крону ежемесячно в течение одного года и одного месяца, и внезапно с июня прошлого года ничего.
Он передал записи мне. Впав в беспечность от облегчения от того, что записи оказались не тем, что я себе вообразил, хотя и понимал с самого начала: они — не то, что я вообразил (но испуганное сердце нередко туманит зрение, каким бы острым оно ни было), я скатал бумаги в трубку и отдал их благочинному.
Он опять развернул свиток, приподняв бровь, словно давая понять: “Что бы ты ни сделал, я переделаю по-своему”, и с нескрываемым удовольствием воззрился на бумаги.
— Ваша церковная староста любезно предоставила мне эти записи, — сказал он.
— Как и положено, в них нет ничего секретного.
— Не хотите прочесть?
— Я читаю их каждую неделю. Мы ведем их вдвоем, Джанет Грант и я.
— Тогда вам известно, что Ньюман долгое время не давал денег на мост… потому что утратил интерес к нему.
— Мне известна лишь первая часть, вторая — неправда.
— Разве? Джанет Грант говорит, что правда. Ньюман сам ей сказал о том, что он потерял всякую надежду отстроить мост, поскольку его возвели в неподходящем месте и он будет рушиться снова и снова. Сказал, что лучше бы он сразу швырнул деньги в реку и поберег силы, свои и других людей.
— Ну, может, этим он и занимался в утро своей смерти. Швырял деньги в реку.
Нагнувшись, я собрал одеяла с пола, свернул кое-как и сложил опять в стопку. Пусть он и начальство, и разыгрывает из себя шерифа, и затевает свару в Оукэме, но расшвыривать одеяла по полу — это уже чересчур; одеяла, спряденные вручную на старинных веретенах и прялках — возможно, последних веретенах и прялках во всей стране, — связанные из шерсти, валянной женщинами с больными щиколотками, ноющими спинами и не до конца угасшим желанием творить добро; впрочем, ничего из вышеупомянутого этот тщедушный благочинный никогда в глаза не видывал.
— И следовательно, — продолжил вопрошать благочинный, тыча бумажным свитком в воздух, — если Ньюман не пришел на реку из любви к мосту, и если он не из тех, кто плохо держится на ногах, и если он навряд ли отправился на реку, чтобы осмотреть мост… как вы выразились?.. ах да, с изнанки, тогда архидиакон, будь он даже скуден умом, сочтет гибель по неосторожности маловероятной и опять осведомится, как Ньюман оказался у реки. Вдобавок столь ранним утром. Это не мои вопросы, Рив, но архидиакона, и мне на них отвечать. Так что проявите терпение. Архидиакон может спросить, к примеру, не встречался ли Ньюман с кем-нибудь там, у реки. И что я ему скажу? Мне придется сказать, что я не знаю, тогда он спросит, а что я знаю наверняка. Хм, я… мы… знаем точно о сочных пастбищах Тауншенда на Западных полях, не так ли, и мы понимаем, что Ньюман не отказался бы выкупить эти пастбища. Словом, — благочинный пожал плечами, безмятежно глядя в потолок и словно упиваясь своей мудростью, — кто знает? Может, Тауншенд назначил ему встречу в весьма ранний час, когда вокруг ни души, предложив отправиться на пастбища, промерить границы кое-где, обговорить цену и прочие условия. А рядом течет бурная река, и… полагаю, вам ясно, что я имею в виду. В конце концов, мы также знаем, что между Ньюманом и Тауншендом были распри.
— Существующие в основном лишь в вашей голове, — сказал я.
— Это как посмотреть.