Ветер западный

Храните веру! Если ветер — дыхание Господа, ему многое по силам. Добрый западный ветер поможет душе Томаса Ньюмана отряхнуться от земного мира и благополучно перелететь в мир иной. Все мы должны показать Господу теперь и во время поста, что мы достойны Его благодеяний. Наши тела должны быть чистыми, наши полы — отмытыми, наши животные — ухоженными, наши волосы — стриженными, наши десятины — выплаченными, наши грехи — обыденными, в которых мы не замедлим покаяться. Мы должны хранить память о Ньюмане в сердцах наших и творить добрые дела в его честь. Мясо да не коснется наших губ, в пост губы нам служат для молитв, кои нам следует читать почаще. Мы должны любить друг друга, мы должны быть заодно. Пусть наш уважаемый благочинный увидит, что мы — паства стойкая, добродетельная, мы, жители Оукэма. И не пощадим себя ради любви Господней, славя Его и припадая к Его ногам. Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum[23].

* * *

“Аминь”, — ответили они на мою проповедь, и, как по заказу, невидимый и невесть откуда взявшийся ветер опасно накренил пламя двух свечей в алтаре. Толпа тел, сгрудившихся в нефе, забурлила приглушенно, басовито, и люди, толкаясь, потянулись к выходу. Благочинный же шествовал в обратную сторону, плыл, будто лосось, против течения.

– “О том, сколь избирательно и своевременно Господь распоряжается ветром”. — С этими словами он взял с амвона книжицу, которую я показывал пастве; благочинный прекрасно знал, как она на самом деле называется. Это была всего лишь моя настольная книга священника, изрядно потрепанная, с выцветшими строчками на латыни. — Трактат, значит? — Он презрительно хмыкнул. Я промолчал, и он снова хмыкнул: — Да вы никак святой мошенник, а?

— Я уверен, что говорил правду о ветре, испарениях, пусть даже такого трактата не существует.

— Уповайте на то, что никто из них не выучит латынь и не поймает вас на обмане.

Я сунул книжицу под мышку:

— Наше ремесло — давать им надежду.

— Им нужна не только надежда, — сказал благочинный, глядя вслед убывающему скоплению тел в поскони и джуте, с лохматыми головами. — Им требуется чудо. И помыться. От них несет элем.

Пожав плечами, он потопал по нефу мимо горстки прихожан, что остались на исповедь. Служба удалась, народу пришло много, пусть даже они и беспрерывно шаркали ногами, шептались и болтали, — по крайней мере, никто не уснул. В других приходах засыпают. Благочинный добрался до двери.

— В спасительный ветер выхожу я! — возвестил он и вышел все в тот же сырой застоявшийся воздух, что опротивел нам за долгие дни.

Воздух Ночи

Я стоял посреди церкви. На редкость пустынной. Никакой очереди на исповедь, никто не бормотал молитву в нефе, никто не сплетничал в притворе. Свадебные букеты на алтарных колоннах потихоньку умирали, и у меня на глазах упала веточка ведьмина орешка, ее совершенно беззвучная встреча с каменным полом добавила тишине бездонности. Заперев дверь изнутри, я перекрестился и зажег свечи.

— Ньюман, — позвал я.

Эхо разнесло это имя по всем закоулкам церкви. Я отменил последний прием кающихся — да и кто явится на исповедь в дождь? А кроме того, у меня не было сил утешать и ободрять, жуткий страх снедал меня: что я увижу по ту сторону перегородки? Я снял с гвоздя последние четки, положил их на пол рядом с другими такими же, потом встал перед дешевенькими, с потугами на красоту, западными окнами, из них лился слабый свет.

Томас Ньюман приходил в эту церковь — живой, здоровый, неотличимый от любого из нас — всего лишь тремя днями ранее. В пятницу поздним вечером, когда в церкви не продохнуть от запаха цветущей зимней сладости. Он пришел, как обычно, помолиться перед изображением Марии и ее распятого Сына, которое он привез из Италии и поместил в своем собственном алтаре рядом с алтарем Тауншендов. Каждый день он ставил свечи за свою погибшую семью и больных прихожан и жертвовал один-два шиллинга. И неизменно молился — пел, раскрыв свой молитвенник с позолоченной пряжкой.

В пятницу на нем была зеленая рубаха, я это запомнил. Особая рубаха, не для работы в поле. А поверх простая туника с потертым мехом на горловине и незатейливые темные полуголенки, спускавшиеся на башмаки. Только по рубахе и полуголенкам можно было догадаться, что в тот день Ньюман побывал на свадьбе. Он выглядел усталым, как и все мы, поскольку целый день провели в холодном сарае, пируя на свадьбе, пока снаружи лил дождь, и нужно было очень постараться, чтобы не замерзнуть. Потом, когда жених с невестой отбыли в Борн, мы принялись за уборку, собирая в кучу обглоданные куриные остовы, очищая миски из-под мясной подливы и молочного пудинга, кувшины из-под меда, что подливали в кружки с элем, — все липкое, скользкое. Вот откуда пришел Ньюман, еще бы ему не устать, и, судя по его виду, он был бы рад погреться у огня.