Ветры низких широт

— Нечего меня понимать, — опять засквалыжила бабка. — Я давно понятая, а только нету тебе здесь места. Для тебя же говорю, касатка. Твое место среди людей. Там и живи. И не ходи сюда больше.

— Но я хочу знать — почему?

— Потому что ты молодая и красивая. Иди с миром.

Наташа Павловна не помнила, как она рассталась со старухой. Та еще что-то кричала, а Наташа Павловна уже бежала прочь от кладбищенской ограды, сбила туфлю на каменистой тропинке, но даже не заметила этого и перевела дух, только очутясь в распадке за косогором. Грохоча дизелями, с моря возвращались обожженные ракетным огнем катера, видимо, шли с полигона, пощелкивал каменный скворец, и ветер в поднебесье мел сизоватые облака, предвестники шторма. «Кто она? Что она? — стараясь побороть испуг, который уже выступал на теле мелкой дрожью, подумала Наташа Павловна. — Уехать... Уехать подальше. Иначе я тут свихнусь. Господи, да кто же она?»

Возвращаться в растерзанном виде домой — растерзанном, разумеется, душевно — нечего было и думать, и Наташа Павловна поднялась на взлобок, спустилась в лощину, поросшую боярышником, и этой лощиной, чтобы не заметили из дома, прошла к Аниному камню. Тут, за мыском, еще не дул ветер, солнце было теплое, и нигде не виделось ни души. Наташа Павловна сняла туфли, оглядела их и ужаснулась: носы были сбиты, каблуки скособочились, а она так берегла их и надевала крайне редко, только по особо важным случаям.

«За что? — спросила Наташа Павловна и заплакала. Ей все еще было страшно, жаль и себя, и Катеришку, и туфли, и бог ведает, что она еще жалела в те минуты. — Откуда она свалилась на мою голову? Блаженная, а может, юродивая? Только ведь юродивые никогда цветочками не торговали. И блаженности в ней никакой...»

По мелководью, которое оказалось прогретым, Наташа Павловна прошла к Аниному камню, поставила туфли на его теплую лысину, на которой алмазно вспыхивали на солнце кристаллики соли, забралась и сама, уселась поудобнее, подобрав под себя ноги, и, жмурясь, оглядела рейд. Он был пустынен. Одни корабли, видимо, ушли в море, другие завелись на внутренний рейд, только два сторожевика из ОВРа — охраны водного района — медленно прогуливались вдоль берега да один еще стоял в отдалении на якоре. «Как их совместить? — подумалось Наташе Павловне. — Эти голубые кораблики и ту высохшую кладбищенскую старуху со своими дурацкими словами? Мир сегодняшний и мир вчерашний? Но их ничто не связывает, они соседствуют только во мне...» На память ей пришли строчки:

По неделе ни слова ни с кем не скажу,
Все на камне у моря сижу.
И мне любо, что брызги зеленой воды,
Словно слезы мои, солоны.

Она вытянула ноги и, почувствовав икрами тепло, вымученно улыбнулась.

Были весны и зимы, да что-то одна
Мне запомнилась только весна...

«Тогда я сорвала ему кустик полыни... Зачем? Ах, все это только минутная глупость, которую надо поскорее забыть. Забыть, как забывается лишнее и ненужное. И уехать. А что с ними будет? С моими родными стариками, которым останутся только могилы да эта высохшая полоумная старуха».

Наташа Павловна сидела бы тут, наверное, долго, но над головой в стороне зацокали по уступам камешки, она вздрогнула и замерла в тревожном предчувствии: с кручи спускалась Мария Семеновна.

— Наташенька, голубушка! — запричитала та, подходя к камню. — Ты совсем нас с дедом с ума сведешь. Уж мы не знали, что и думать. Дед было отправился в школу звонить, да я догадалась к камню спуститься... Совсем ты нас сторонишься.

Наташа Павловна пошевелилась, освобождая место рядом, и хотела промолчать, но неожиданно жалко и виновато улыбнулась.

— Мне старуха встретилась возле кладбища. Вроде бы и цыганка, а вроде бы и не цыганка... Астры я у нее купила. А потом она наговорила мне всякой глупости.

— Не надо тебе одной больше туда ходить. Впечатлительная ты. Хотел дед с тобой отправиться, вот пусть бы и шел.

— Что ж теперь об этом говорить... — вялым голосом сказала Наташа Павловна, тем не менее радуясь, что Мария Семеновна оказалась рядом и страхи ее стали проходить. — Катеришка не капризничала?

— Тебя заждалась, все в окошко выглядывала.

— Совсем у меня голова кругом пошла, — призналась Наташа Павловна. — А сегодня ночью я будто голос Игоря слышала: «Береги Катеришку». Он и перед походом, когда уже собрался к себе на лодку, сказал мне эти слова. Поэтому я и на кладбище пошла сегодня.

— Да ведь нет же его там... И ходить тебе больше туда одной не надо. Я, грешница, боюсь кладбищ. А старуха эта темная. Худые слова про нее говорят.

— Да ведь он обидится, — возразила Наташа Павловна.

— Он не обидится. Он у нас в море остался. Стало быть, и у нас одна дорожка — к морю.

— Уехать бы куда...

Мария Семеновна не поверила ее словам, сказала ласково: